Чей-то голос, высокий и зыбкий,
Стал тревожить меня без конца.
Отмахнулась легко от улыбки,
И она улетела с лица.

И снова память, тешась и колдуя,
Мне прошлое показывает в рост.
Меня, как в сорок первом, – молодую,
Швыряя ночью на Дворцовый мост.

Жарко, душно в маленькой палате,
А вот песнь соловушки слышна.
Похудевший, в тапочках, в халате,
Юрий размечтался у окна.

Вчера у пчел была нелетная погода –
Шел долгий дождь. мир спал под сеткой брызг.
Жужжали в ульях рыжие пилоты
И, хмурясь, выходили на карниз.

Помните хозяйственную сетку, наш советский полный соцпакет?
В ней несли соседи и соседки: соль, муку, картошку, cabernet,
Книги и капусту, баклажаны, валенки, стиральный порошок.
Сетка незаметная в кармане, а вмещала чуть ли не с мешок.

Пульсирует, не умолкает строчка:
«Погибли в Европе наши поэты…»
На Одре, на Висле, на Влтаве…
Их привела сюда не туристическая путёвка

Поставили гранитного навеки.
С винтовкой, честь по чести – как в бою.
Мать привезли из дальней деревеньки:
– Ну, узнаёшь?
– Да вроде узнаю.

Смерть и меня держала на прицеле.
И голод грыз углы в моём дому.
Глотку любви давно я понял цену
И стал до жизни жаден потому.

Беспощадной войной опаленный,
в Минусинск возвращаясь назад,
восемь суток на полке вагонной
не смыкал свои очи солдат;

Мне снился бой, тяжёлый долгий бой,
Гремели танки, били миномёты.
Мне снилось, что склонился надо мной
Нестроевик из похоронной роты.

Пух тополиный с мелкой зернью
Парит. Белым-бело вокруг.
Что ж, отпирай, скиталец, сени!
А он поднять не в силах рук.

А я опять читаю письма –
Те, что прислал с войны отец.
С врагом неделю батя бился –
Погиб под городом Елец.

Мой отец был действия, а не около,
По щербатому небу неровно скользя,
Мой отец был сталинским соколом,
И его переименовать нельзя.

Упал на холодную озимь
Подкошенный пулей солдат.
И неба осеннюю просинь
Окрасил багровый закат…

Под сводами зеленокрылыми,
Где каждая плачет сосна,
Меж братскими шли мы могилами,
Читая бойцов имена.