Словно угли – первые мозоли.
Так и жгут они, раскровенясь.
Дважды перекопанное поле
Перекапываем в третий раз.

О Россия! Россия! могучая родина,
Беспредельно огромная, как небосвод.
Даже солнце, пока полпути им не пройдено,
Тебя сразу лучом своим не обоймет.

В коридоре больничном кислородный баллон, –
Почему-то снарядом показался мне он.
Может сумерки этому были виной,
Может память, что вдруг овладела душой.

Я никогда не играл медалями, сидя на Ваших коленях.
Скорее всего, Вы даже не слышали обо мне.
Но это ради меня и всего моего поколения
Вы ускакали однажды на последнем в селе коне...

Минуло тридцать лет, потом и сорок,
А кажется – вчера с войны пришел.
Был этот путь и короток и долог,
и невесом, и всё-таки тяжел.

Прошедшим фронт, нам день зачтется за год,
В пыли дорог сочтется каждый след,
И корпией* на наши раны лягут
Воспоминанья юношеских лет.

Шумит ветвями город-сад,
как сквозь ожившие офорты...
Шестьдесят лет тому назад
фашистские сгорали форты...

До сих пор в груди печаль не тает
Ледышкóм тяжёлого свинца.
Даже ветер на земле не знает,
Где могила моего отца.

Щели в саду вырыты.
Не горят огни.
Питерские сироты,
Детоньки мои!

Мальчишки за окном вопят «ура!».
Идёт «война» – извечная игра.
Вот, «очередью пулемётной» скошены,
Мальчишки обрывают свой разбег...

Константин Андреевич Сомов,
как пленяют Ваши полотна,
где листва густа, невесома,
и деревья тают во мгле.

Бредёт среди сугробов, наугад,
Живая, вопреки живой природе,
Вокруг – заледенелый Ленинград
И сорок первый завтра на исходе.

Прекрасный Киев наш на вековечных кручах!
Многострадальному – хвала тебе, хвала!
Пускай сияет день, где ночь, как смерть, прошла,
Пускай блестит луна, где небо было в тучах!

Отмыты окровавленные даты,
И над войною совершился суд.
Останки Неизвестного солдата
По самой главной улице везут.

Меня с ним вновь весна свела:
Средь звуков оркестровой меди
Услышал трель я соловья,
Как в сорок пятом...