Война мне виделась Горгоной
со змеями казахских кос.
Над нею возвышались горы,
под нею унижался город

По-над сурской волной
Вырос город родной,
И людьми, и делами красивый,
Здесь и мы рождены...

Хлеба горестные крошки
Вижу я издалека.
Подмороженной картошки
Почерневшие бока.

В сырой степи под Перекопом,
Где мы ломали рубежи,
Где были длинные окопы,
Рвы, загражденья, блиндажи

Жил на Арбате Юрка-граф,
Он по анкетным данным
Одной из многих строгих граф
Причислен был к дворянам.

Безусый, необстрелянный, курносый,
Держа наизготовку автомат,
На пограничной вышке под норд-остом
Стоит недавно призванный солдат.

Порой бывало – люди на войне
И от случайной погибали пули,
Не в схватке, не на танковой броне,
Не в обороне и не в карауле…

Играет маршал на баяне,
Прикрыв усталые глаза.
По фронту дальними боями
Грохочет, пятится гроза.

В суровой тишине музея
Натертый блещет, словно лед, паркет.
Иссеченный осколками, ржавеет
Засохшей кровью темною лафет.

А я родился в сорок первом.
На первом месяце войны,
И мне под небом обгорелым
Уж не досталось тишины.

У дома женщина стояла
Необычайной красоты.
В ее глазах тоска мерцала,
Немой вопрос: «Куда же ты?»

Вот так новость: бабушка сказала,
Что она сражалась в партизанах!
– Кто же взял тебя в отряд, под пули?
Ты ж трусиха, милая бабуля!

Под Ржевом от крови трава на века порыжела,
Под Ржевом поныне шальные поют соловьи
О том, как под Ржевом, под маленьким городом Ржевом,
Великие, долгие, тяжкие были бои...

Мы?.. Гитлеру?.. Равны?..
Да он – родной ваш папа!
Теперь вы влюблены
В культурный слой гестапо.

В канун восьмой мальчишеской весны,
Устав от горьких слов – «пропавший», «павший», –
Я верил: всё же ты придёшь с войны,
Солдатскими дорогами пропахший.