Какое слово страшное – «война»!
Оно пришло оттуда, от границы.
И ты стоишь безмолвно у окна.
Лицо – как мел, опущены ресницы.

Наступали батальоны…
В эту страшную войну
Все боялись почтальона,
Тётю Катю Шульпину.

Как прежде, падали снаряды.
Высокое, как в дальнем плаваньи,
Ночное небо Сталинграда
Качалось в штукатурном саване.

На столе он в палатке лежал госпитальной,
И кругом всё березы – родные места!
Но отныне никем не разгаданной тайной
Крепко сжаты его молодые уста.

Я хочу, чтобы встретились совесть и память
И была тишина на планете такая,
Чтоб услышали люди, как вечное пламя
Имена безымянных читает, вздыхая.

Когда разразилась война,
Душа у меня изболелась:
Туда, на границу, к бойцам
На помощь прийти не терпелось.

Перестанут поджигать ракеты
Растревоженного неба синь,
И тогда на Украине где-то
У меня, возможно, будет сын.

Поэзия во всём. Не так ли?
И написать хочу я капли
и дымку давнего дождя,
и дом в Останкине, где я...

Я прохожу по улицам твоим,
Где каждый камень – памятник героям.
Вот на фасаде надпись:
«Отстоим!»

Не люблю я тиканья часов –
Времени настойчивого стука:
В них десятки мертвых голосов,
Памяти докучливая мука.

Плющом от света отгорожены,
Стоят дома старинной моды:
Они из карт как будто сложены –
Из красных карт одной колоды.

За речкой Нарвою вчера
Я шел с врагами биться.
Мое победное «ура!»
Слыхала мать в столице.

Мы шли сюда гремящей бурей,
Чтоб выжечь и перемолоть
Всё, что вдолбил треклятый фюрер
В его готическую плоть.

Дремотно светит каганец,
Мать за полночь все бьет поклоны
И спрашивает у иконы:
– Когда ж конец?

Кто на Буге, кто на Псковщине,
Полегли отцы в боях.
Вот и стали безотцовщиной
Ребятишки в деревнях.