Опять томит меня улитка
Беды, ползущей на восток.
Вдали колышется Магнитка,
Где выдаётся кипяток.

Судьбы крутые повороты,
Раскаты гневные войны
Вели нас в маршевые роты,
Туда, где были мы нужны.

Я не учился ползать и стрелять.
Земля воззвала – и оставил парту.
В военкомате старенькая мать
То на меня смотрела, то на карту.

Я встречаю третий Новый год.
Мой отец по радио поёт.
Он поёт на радиоузле,
А припев летит по всей земле...

Школа взбудоражена:
Готовится к линейке,
Вымыта, наглажена.
Прибраны скамейки

Говорят, что война
Миновала давно,
Канет в бытность она,
Говорят, всё равно.

Тянулись длинно темные колонны,
как бесконечный, медленный поток,
солдат немецких, грязных, полоненных,
по серому асфальту на восток.

Была Маруся молодая,
Ломала лёд весной река,
И мачеха, чужим стирая,
Сыскала Марье жениха.

Всё ближе к югу голубой экспресс.
Знакомые места. Здесь шли бои.
От ран военных исцелился лес,
Вернулись на гнездовья соловьи.

«Мы будем играть в войну, –
дети сказали, – и ты
будешь фашистом», – «Нет,
я не хочу быть фашистом!» – «Но это, –
дети сказали, – совсем понарошке».

Мы отходили… Дым пожаров
Стоял как черная стена.
Над ледяной осенней Нарой
Ругался хрипло старшина.

Июль медовый был на склоне
В тумане, на исходе дня,
Паслись невидимые кони,
Далёким боталом звеня.

Эти рощи, эти сёла,
Это лето налегке!
Трепетал наш флаг весёлый
По-над Тосной, на луке.

Вспомнилось, как мы семьёй сидели –
Мама, я, братишка, баба, дед…
Во дворе. В земле. В холодной щели.
Под бомбёжкой. Мне всего семь лет.

Лицо – почти бескровное.
Рука – в сухом огне.
– «Среди долины ровныя»
Ты спой, сестричка, мне.