МОЙ ТАНКОГРАД

Заключительные главы из поэмы
Памяти Любы – жены и друга

У РАЗБИТОГО ТАНКА
За тридевять земель бушует пламя
И превращает города в золу,
А здесь война стоит перед глазами
На каждом повороте и углу.

Всё просто и жестоко до предела.
Не видя ночи и не слыша дня,
Живём войной.
Душа окаменела?
Нет, закалилась от её огня.

И кажется: сердца в стальной огранке.
И никакая пуля не возьмёт…
Вчера пришли поверженные танки,
Как весть о тех,
Кто больше не придёт.


Зияют фар задымленных глазницы,
Молчат отгрохотавшие сердца.
А может быть,
Им снова битва снится,
Бой на таран, до самого конца?

Открыты люки –
Подходи, глазей.
Нет разрешенья,
Но и нет запрета…
В люк танка опускались как в музей,
Обратно выходили
Как из склепа.

* * *
Кто-то, выйдя на свет,
Показал медальон.
Осторожно раскрыли,
Как будто гранату.
«Зуев Тихон Ильич…»
Женский вскрик: – Это он!
Тёти Симы сынок…
Замолчала.
Исчезла куда-то.
А находка пошла по шершавым рукам:
Год рожденья и адрес –
Всё точно, как было.
Тишина.
Боль бессилья в глазах и тоска,
Как над свежей могилой.
Мать бежит.
Ворвалась,
Растолкав нас,
В кружок:
– Где дитё моё, где?
Да неужто мы вместе?! –
И схватила листок. –
Наконец-то, сынок,
Ты вернулся… пришёл!
А отец твой – без вести…
И смеётся счастливо, и снова глядит
На листочек:
– Усы отрастил!
Ордена… Ордена-то!

Будто вспомнила малым:
Навстречу бежит,
Приседает
И снова бежит косолапо
По траве-мураве,
По речному песку…
О, какой синеглазый да белоголовый!
Ой ты, первое чудо на бабьем веку,
Колокольчик ты мой,
Цветик мой васильковый!..
Тётя Сима сияет, от счастья пьяна.
Поклонилась степенно всем:
– Не осудите.
Нынче – праздник!
Единственный сын… в орденах…
Приходите.
На радость мою –
Приходите!
Гордо голову вскинув,
Пошла напрямик,
Все вокруг расступились,
От горя немея…
Тишина,
Словно крик.
Матерей обездоленных крик
Нарастает и крепнет
Над русской землёю.

* * *
За тридевять земель бушует пламя
И превращает города в золу,
А здесь война стоит перед глазами
На каждом повороте и углу.

СНЕГИРИ
Голубая зима.
Тишина.
Слышен стук за версту.
А мороз режет щёки – невмоготу.
И трамваи стоят где-то –
Мёрзнем без толку:
Через город на Кировский топать –
держись!
Вот старушка

С потёртой кошёлкой
Плачет:
– Осподи, што за жись!
Отморозила ноги в очереди…
Ждут внучата… мал-мала меньше…
Умерла доченька… нету дочери… –
Просит женщин:
– Помогите, милые, добраться мне…
Вон, за сумётом, проулок первый…
– Где кормилец-то?
– Сама роблю. Зять на войне
Офицером…
Подхватили под руки, повели.
– Не плачь, бабуся.
Нынче всем лихо…
… А за речкой
снега голубеют вдали,
В куржаке
* перелески.
Мирно и тихо.
Снегири розовеют, как яблоки,
в белой стыни
На ветках полыни
и свистят у сугроба покатого.
Западёнку сейчас б –
Вон того бы поймать, хохлатого!
Где ты, детство?
Ушло.
Ниоткуда не выплывешь снова.
След позёмкою лет замело.
Где вы, сверстники-птицеловы?
По дорогам каким,
под какие идёте раскаты?
А за пряслом,
В снегу притаившись, – ребята.
Западёнка в кустах, а в садке
Бьются крыльями птицы о прутья.
Захлестнуло далёким, родным…
Налегке
Подбегаю:
Хотел бы взглянуть я.
– Ребятьё!
Ну, куда вам такую пропасть?
Отпустите, погибнут!
Поднялся малец,
Распахнувши отцовский тулуп:
– А лопать?
Ты нам пайку отдашь?
Сварим суп…

А на ветках полыни свистят снегири:
– Жить!
– Жить!
– Жить!
И качаются, будто листочки зари…
Отступаю,
Чтоб не спугнуть.
…Словно голос из детства надсадно звучит
(Ну, свисти, алогрудый, свисти!) –
Мой братишка бежит
И сквозь слёзы кричит:
– Отпусти!
Он умрёт – отпусти!
Зубы сжал
И западёнку схватил, улыбаясь:
– Не возьмёшь!
Пусть летят эти пташки –
Смотри!..

Это – в детстве.
Сейчас – подплывающий грохот трамвая.
Бьются,
Бьются в садках снегири.
…На подножках народ, и на крышах – битком,
В промасленных ватниках и полушубках.
– Витька, занимай буфер! –
Рывком
Меж вагонами встали.
Свободно и жутко:
Трамвай несётся,
Будто потерял управленье.
Вцепились в поручни – не оторвать.
Кто-то сверху:
– Вот передвиженье,
в фрица мать!
А мороз –
Кожу со щёк сдирает,
А внизу пурга-буран под колёсами,
Будто жизнь промелькнула,
Гремя, наплывает вторая –

Вопросами:
– Что же делать?
– Работать,
работать,
работать!
– Ну, а если туда,
Под крыло твоих маршей,
атак, поражений, пехота?!

Я проститься не мог
С моим младшим, умолкнувшим братом…
Что же делать, Артём?
Где могила твоя?
Двадцать будет тебе в сорок пятом.
Знаю,
Так же в скрежещущей дали,
Зубы сжав, «не возьмёшь!» –
улыбался.
Не могу я смириться,
Чтоб ты неотмщённым остался.

Как прежде,
Уходят составы за Каму и Волгу.
Уеду и я,
Одному подчинённый –
Святому солдатскому долгу.

…А заступит вечерняя смена,
Мой станок – беспризорный.
Витька издали глянет,
Как будто дозорный,
Принесёт шатуны –
Глухо звякнут детали:
Измена!

И под грохот колёс
Я кричу ему в ухо:
– Слышь, двинем в пехоту?!
– Что ты? – мычит глухо.
– Согласен? Готовь запасные портянки!
– А танки?
Кто будет делать танки? –
И смеётся.
ехидна в улыбке лукавой:
– Что, за смертью спешишь иль за славой?

Может, прав ты, очкарик…
А пехота опять отступает –
Атак рукопашных кровавое месиво…
А быть может,
Там нас лишь с тобой не хватает,
Чтобы чаша весов перевесила?

Как прежде,
Уходят составы на Каму и Волгу.
И где ты полезней,
Послушный солдатскому долгу?
Голубая зима.
На ветвях куржака бахрома
Трубы в небо взметнулись зенитками вечными.
Проплывают цеха.
Вот бетонной ограды стена.
Стоп.
Конечная.

Я опять у станка
От зари до рассветной зари.
А детали нужны, как снаряды, –
Мне нужно спешить…
И всю ночь надо мною
Свистят и свистят снегири:
– Жить!
– Жить!
– Жить!

* Куржак (местн.) – иней.

5.0/5 rating 1 vote

Оставить комментарий

Вы комментируете как Гость.

Яндекс.Метрика