А нам орденов не давали,
Знать, не за что было давать.
Мы просто в окопах лежали,
В каких нам велели лежать.

Привели сынишку коммуниста.
Встал он рядом с матерью у рва.
А стрижи резвились в небе чистом,
И росла веселая трава.

Я помню в Вязьме старый дом.
Одну лишь ночь мы жили в нём.
Мы ели то, что бог послал,
И пили, что шофёр достал.

Вот гордый обелиск, поставленный народом.
Шумит листва, толпясь на солнечных ветвях.
Поставлен обелиск под гулким небосводом
Там, где писатель пал с оружием в руках.

А что я помню о войне?
Я очень много помню.
Она подъехала ко мне
На рысаке огромном.

Сбивают из досок столы во дворе,
Пока не накрыли – стучат в домино.
Дни в мае длиннее ночей в декабре,
Но тянется время – и всё решено.

Прошло не помню сколько лет
И сколько вечеров,
А всё в душе не меркнет свет
Мальчишеских костров.

У реки,
у самой
у излучины,
Где весною громоздится лёд...

В короб мой не сыпались калачи с деревьев,
Жизнь была мякинная: сушь да недород.
Родился я – заплакала надо мной деревня
И сунула чумазую картофелину в рот.

Бесконечно, устало и глухо
Веет ветер у самого уха,
В пальцах вех,
валунов и теней.

Лишь губами одними,
бессвязно, всё снова и снова
Я хотел бы твердить,
как ты мне дорога…

Сквозь гарь пороховую,
Сквозь тени обелисков,
Как звезды, светят письма,
Идущие ко мне.

Я перекрестным был крещён,
Мне штыковая снится схватка.
Мне чайльд-гарольдовым* плащом
Служила эта плащ-палатка.

Вчера последний раз земля моя смеялась,
И стали рубежи земли моей черны.
Охвачена заря, едва затепля алость,
Пожаром мировым и пламенем войны.

Впереди колонн
Я летел в боях,
Я сам нащупывал цель,
Я железный слон,