«Ветеран» – такого слова не было.
Было – точно помню – «фронтовик».
Привилегий для себя не требовал
И калека даже – привык.

Дремал накоротке тревожно
В засаде танковый отряд,
А куст ракиты придорожной
Глядел спокойно на закат.

Кто-то нас заслонял от брони,
Становился к станкам на подмостках...
Мы играли в войну на крови
Мужиков и плечах подростков.

Вернулся из Берлина побеждённого
К себе в село Непомнящих Иван.
Вернулся, а жена уже не ждёт его –
От горьких слёз в глазах её туман:

Приходят письма в месяц раз
Из дальней стороны…
Из мест, где ты идешь сейчас
Дорогами войны.

Вот здесь в июне, на рассвете,
В дни наступленья в том году
Шли в бой шелтозёрские дети,
Чтоб отвести от нас беду.

Как же так? Не помню День Победы,
Хоть его запомнить должен был:
Я ж в тот день на Харьковщине с дедом
В спиртзавод Артёмовский ходил.

Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Это даже не смерть и отвага. Она
В каждой капле находит свое выраженье.

Жил весёлый парнишка в долине,
Он играл на своей мандолине.
На околице под тополями
Его голос гулял вечерами...

В годы страды военной
мы бомбёжек не знали,
ночью под вой сирены
нас матери не поднимали.

Потускнела заката медь,
Край передний во тьму погружен.
На дыбы привстал, как медведь,
У сожженной деревни клен.

Стихла деревня. Стоят стар и млад у ворот.
Смотрит-дивуется весь деревенский народ:
Пленные немцы с понурой идут головой.
С лесоповала ведёт их в казарму конвой.

Льют дожди или падает снег,
Опалённые
Вечным огнём,
Смотрят с плит имена их в небо.

Раздался взрыв на Эльбе вспененной,
И я к нему что силы мчусь,
И прибежали в то мгновение
Американец и француз.

У входа в Освенцим, где люди, застывшие в скорби,
Где слёзы евреев проникли до магмы Земли,
Старик танцевал, чудом выживший узник Адолек,
И дочь его Джейн, и внуки с ним в танец пошли.