Тянет тачку ишачок,
А на тачке – старичок.
Это дедушка Игнат,
Зазывает:
– Ви-но-град!

Сколько радости деду во внуке!
Десять фунтов внук потянул,
Он лежит на спине, а руки
Прямо к солнышку протянул.

Парни сеяли, пахали
И снимали урожай.
На войну их всех забрали
Там убили. Страшно. Жаль.

Был я ранен, возможно, убит,
может быть, угодил в Моабит*
и, однако, не числился в списках
тех, кто без вести, тех, кто ничком

Кто прошёл сквозь пожары и беды,
не забудет уже никогда,
как цвела и дымилась Победа
и от пуль закипала вода.

В час, когда пехотинцы уснули,
Мне приснилось в тот час на войне,
Что идёшь ты сквозь ветер и пули
И находишь дорогу ко мне.

Ты зажги мне свечу в день моих именин.
Я ни жив и ни мёртв, в небе птицей летая,
где прощальным салютом из вражеских мин
встретил мой самолёт день девятого мая.

Нелегко художнику-солдату,
Краток на путях войны привал, –
Наш товарищ фронтовой когда-то
Нас в часы досуга рисовал.

Вопрос: быть иль не быть стране?
Ждать помощи? – но где? откуда?
Фронт сорок первого – в огне.
Но близко – зимняя остуда.

Вчера мы хоронили Изю Блоха,
В степи остался скорбный бугорок…
Хоть Изя Блох писал стихи неплохо,
Но мы шутили: «Изя, ты – не Блок!»

Старенькая, в стираном халате,
С горькою улыбкою у рта,
Тихо няня ходит по палате,
Как сама земная доброта.

На братском погосте
В земле грозовой
Солдатские кости
Да свет травяной.

Не пожалею жизни, ибо знаю:
Жизнь схожа с водопадом… Грянет бой –
Паду, быть может, землю обнимая,
Но гордо встречусь с трудною судьбой.

Колыхнётся в душе непогода,
занедужит, застонет метель…
Мы – птенцы сорок первого года,
окружений его и потерь.

Зачин моей песни,
Волною взметнись
И клятвой суровой
Стране отзовись!