Уходили, плакали и пели,
По просёлкам тяжело пыля...
А над нами «мессеры» висели,
А под нами – ходуном земля.

Отдав поклон больнице, и палате,
И медсестре, отнянчившей меня,
Пришел я вновь на линию огня,
Где льется кровь моих отважных братьев.

Если детство короче, чем надо,
Значит, молодость будет длинна,
Хоть в цветах обгоревшего сада
Всё ещё проступает война.

С экрана в зал вползали танки.
Но кроме этих кинолент
Я в детстве знал одну – про танкер
С высоким именем «Дербент».

Вьется след невидимкой-дорогой,
Мчатся лыжники в грозный поход.
От Москвы до Алтайских отрогов
Встал на лыжи советский народ.

Всплески пламени, пушечные гулы,
Города в ночи, как в траурной кайме…
Едва улыбка тронет губы –
Все это устремляется ко мне.

Немало видел я могил
С надгробьями недорогими.
Одни я сам устало рыл,
Стоял, склонившись, над другими.

На краю заброшенной деревни
Дуб стоит. Огромный старый дуб.
Я приду к нему зарёй вечерней
И к стволу щекою припаду.

Я плачу в темноте кинематографа,
Я – камень, слез не знающий давно.
И хорошо – платка не видно мокрого,
И старое лицо притемнено.

Нас хоронила артиллерия.
Сначала нас она убила.
Но, не гнушаясь лицемерия,
Теперь клялась, что нас любила.

Да, мы странные люди
Другой, необычной среды…
Сочтены наши дни,
Тают годы, как тают мгновенья.

Еще минувшей ночью берега,
Трясясь от орудийной канонады,
Как два смертельных, яростных врага,
На грозный бой сходились без пощады.

Ты помнишь: на плотике маленьком,
У нас назывался он саликом,
Плывём мы по Бие до Бийска.
А это непросто, неблизко.

Под сенью мглы и молний,
И трепета ракит,
Гремящий и безмолвный,
Наш полк идет и спит.

Жгут ботву.
Навозом яблони обкладывают.
Чистят дымоходы.
На небо взглянув,
дожди угадывают.