Я видел обелиск в селе районном,
Где липы, что снежком заметены,
Грустя читают список поименный
Солдат, не возвратившихся с войны.
В субботу накануне выходного,
Когда ложатся сумерки вокруг,
Опять приходят лыковские вдовы
На огонек к старейшей из подруг.
Сперва немного выпьют для порядка
Да семена, судача, погрызут
Седые, постаревшие солдатки,
Как их любовно на Руси зовут.
А за окном не спит еще деревня
И белый пар курится над рекой.
И вот заводит песню Алексевна,
В раздумье щеку подперев рукой.
Ах, песня-жизнь!
О чем бы в ней ни пелось,
А в сердце неожиданно встает
И тот декабрь в снегах заиндевелых,
И тот проклятый сорок первый год.
Когда вставали сосны в карауле,
Мужей их провожая в дальний путь,
И в Горький вслед они пешком махнули,
Чтоб к ним, к родным, хоть раз еще прильнуть.
В ту ночь слеза под ветром замерзала,
Ждал эшелон на запасном пути,
И в толчее московского вокзала –
Последний взгляд, последнее «прости».
А после – похоронки... Сколько боли
И сколько мук – попробуй не сробей!
Но надо все равно засеять поле
И на ноги поставить сыновей.
И надо жить, свою беду не пряча,
И вековать несладкий вдовий век.
Они теперь давно уже не плачут –
Ведь привыкает к горю человек.
Ведь жизнь идет куда как интересней,
Не как в войну, не с горем пополам.
Да, нету слез! Осталась только песня,
Которая так нравилась мужьям.
И эта песня льется над рекою
И далеко разносится вокруг,
Такой полна щемящею тоскою,
Что горло перехватывает вдруг.