Ни разу я не плакал на войне…
А возвратившись на родное поле,
Глаза свои зажмурил поневоле;
Печаль великая сдавила сердце мне.

Я трепетно читаю имена.
Вот сверстники.
Я здесь встречаюсь с ними.
Война, война!.. Оставила она

Переполнен эфир, переполнен,
Перепутались радиоволны.
Как навязчивая цыганка,
Привязалась ко мне морзянка

В те дни, богатые на порох,
С трудом учились мы писать:
Флакон чернил – рублей под сорок!
Тетрадь в косую – пятьдесят!

Он прибыл домой ненадолго, из госпиталя,
Большой, но больной и слабый.
Старухи молились, шептали: «О господи»,
Плакали горько бабы.

Цыганистый, кудрявый, белозубый –
Он был без ног.
Но как он был красив!
И каждый взгляд – кривились в гневе губы!

Он лежал с разорванным животом
в серой, как шинелька, пыли
и хрипел обугленным ртом:
«При-стре-ли…»

Всю зиму таяло и таяло.
А подошла пора весне –
И словно бы зима оставила,
Забыла что-то: выпал снег.

От мешков вещевых горбаты,
От винтовок и станкачей,
Шли, качаясь без сна, солдаты
В черный чад фронтовых ночей.

Моего отца ты
Помнишь молодым,
Музыка тридцатых
Про любовь как дым.

По радио дали тревоги отбой.
Пропел о покое знакомый гобой.
Окно раскрываю, и ветер влетает,
И музыка с ветром. И я узнаю

– Вы куда плывёте, дядя Сеня?
– Спи, малыш, идём на юго-север,
В самую чудесную страну.
– Разве в мире есть такие страны?

Кто-то родом из детства…
Я – из войны,
Из блокадного бедствия,
Из ее глубины.

По весне бы сады не цвели,
Не шутить бы нам нынче с тобой,
Если б я тогда от земли
Не поднялся на смертный бой!

В нашем третьем «б» послевоенном,
На «камчатке», у окна во двор,
Возвышались Тимофей с Матвеем –
Локоть к локтю и к вихру вихор.