Как долго память носит креп!
Болит рука, которой нет.
Болит душа (которой нет)
И стонет – по кому?.

Школа взбудоражена:
Готовится к линейке,
Вымыта, наглажена.
Прибраны скамейки

Вьюжит, вьюжит, ох как вьюжит
Загулявшая метель…
А в избе – нехитрый ужин,
За столом сидит «артель».

Морзаводцам – защитникам
и освободителям Севастополя
Кто был матросом русским бит,
Тот навсегда запомнит наших.

В меня не ударила пуля:
меж нами – время стеной,
и те, кто в боях не согнулись,
и те, что домой не вернулись,
посечённые войной.

Зловещим заревом объятый,
Грохочет дымный небосвод.
Мои товарищи-солдаты
Идут вперед

Стихи расстрелянных поэтов
во тьме гестапо или гетто –
еще не собраны томами,
они гвоздями и ногтями

Это мы – отец и мама,
Это мы – сестра и брат,
Едем долго
И упрямо
В разбомблённый Сталинград.

Из палат госпитальных – не в хаты,
В зимний бор – дом для многих полков.
Полк нашли. Ну а чем виноваты,
Что без ложек мы и котелков?

Поздно вечером сын возвратился домой,
И о том говорили пустые глаза,
Что его не возьмёшь ни сумой, ни тюрьмой,
Отвернулся к стене он и только сказал...

Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.

Под громкие крики ворон и грачей
Мы утром в деревню входили.
Маячили остовы черных печей.
Руины устало чадили.

Под Москвою синь и стынь.
Ветер стонет в рощах.
Вьюга белые холсты
В прорубях полощет.

Был отступленья путь солдатский горек,
Как горек хлеба поданный кусок…
Людские души обжигало горе,
Плыл не в заре, а в зареве восток.

Он жил по соседству, сапожник Илья.
С утра молоток – тут-тук…
У дядьки и пенсия, и семья.
Он всем закадычный друг.