«Извещаем… за Отечество… с врагами…» –
В черной окаемке пять казенных строк.
Заходила ходуном божница, закачалось под ногами,
Надавил на темя горбатый потолок…
Я помню горестную ночь,
Тротила адскую работу,
Вконец измученную роту,
Не властную земле помочь;
Сорвавшуюся с цепи смерть,
Бездомных беженцев, обозы
И тучи лютых бомбовозов –
Огня и крови коловерть;
Совсем последний эшелон,
Крик паровоза, крик прощальный, –
Последний, долгий, погребальный;
Оставленных бездонный стон.
О как был черен тот рассвет,
Когда на русском полустанке
С крестами зарычали танки:
Пощады нет. Спасенья нет.
Я вижу, вижу как сейчас
В дымище бурую лавину,
Чужого рыжего детину,
Его налитый кровью глаз.
Метались люди как в бреду,
Рыдало солнце в низком небе,
Плясал огонь в созревшем хлебе,
Рубили яблоню в саду.
Цвели поля – всё прах и тлен,
Был тихий кров – торчат лишь трубы,
Любило сердце, пели губы –
Теперь кругом тоска и плен.
Умолк до времени напев.
Остался в сердце только гнев,
Непримиримый, жгучий, грозный, –
Враг это понял слишком поздно.
И мне мерещится доныне
Ребенок, втоптанный в песок,
Забитый трупами лесок,
Распятый дед, как Бог, на тыне.
Они велят: ты расскажи,
Как бушевали сталь и пламя,
Пусть сохранит бессмертно память
Всю боль, всю маету души.
Чтоб смерч не отнял тишины,
Пусть видят люди, помнят, знают,
Да никогда не забывают
Они об ужасах войны.