Недоступен лик и светел,
Взгляд – в далеком далеке.
Что ей версты, что ей ветер
На бескрайнем большаке!
Я родине моей не изменял.
Безрадостной полынью переполнясь,
Я убивался с ней в глухую полночь,
Но родине во тьме не изменял.
Ее беда – не наша ли вина? –
Что, верящих в молчанье грозно ввергнув,
Поверила она в лишенных веры.
Ее беда – не наша ли вина?
Я к родине своей не холодею,
Хоть крохобор мне тычет: «Дуролом!..»
Пусть обнесен и хлебом и вином, –
От зябкости ее не холодею.
Ее ли суть – не дело ль наших рук,
Что сыновьям на ласку поскупилась?
Уж больно много гостя поскопилось.
Ее напасть – не дело ль наших рук?
Я, родина, тебе не надоем
Ни шумом, ни докучною любовью.
Не знай меня, свети пока любому.
Я подожду. Тебе не надоем.
Псковщина