В тылу врага мы бьемся непреклонно.
Повсюду наши зоркие посты.
Взлетают к небу вражьи эшелоны,
Пылают склады, рушатся мосты.
Отрывок из поэмы
Дом бревенчатый – настежь ставни –
синей полночью обнесен.
Там к окну подступает давний,
дальний-дальний невнятный сон.
Там над сизым ползет болотом
вся в багровом дыму луна.
И старуха бормочет что-то
у крутого крыльца одна.
Ночь махнула звездой падучей.
Спишь ли, старая? Где твой сын?
Вдоль воды гремучей, под луной летучей
он проходит в ночи один.
Меркнут окна в дому старинном.
Черный штык у его плеча.
Белым воском, то ль стеарином,
оплывает, слезясь, свеча.
Смертной мукой несказанной
перекошен молчащий рот.
Несравненного партизана
два бандита ведут вперед.
Свет и тени. И смутный шорох.
Мгла видений и снов полна.
Круглый месяц висит на шторах
занавешенного окна.
Ночь махнула звездой падучей.
Спишь ли, старая? Где твой сын?
Над водой гремучей, у сосны шатучей
он под ветром лежит косым.
Он по пояс в крови багровой,
оловянной росой одет.
Тихо всходит над ним лиловый
и нездешний сырой рассвет.
Месяц прячется. Тени, тени…
Сумрак смотрит из всех углов,
мгла невнятных полна видений,
дальних шорохов, смутных снов.
Пролетела звезда сквозная
над водой, над сосновым пнем.
Спишь ли? – «Сплю. Ничего не знаю,
ничего не скажу о нем».
Но ползет он по мокрым травам,
осторожен и нелюдим.
Перекошенный и кровавый,
след идет, как тропа, за ним.
Предрассветной росой омытый,
возвращается он домой,
недостреленный, недобитый,
окровавленный, но прямой.
Он, негаданным и нежданным,
верен правой, большой войне,
с красным знаменем и наганом
подымается на коне.
И кончаются злые беды.
Мгла уходит, как птица в лёт.
Над селеньем его «Победа»
золотая заря встает…