Нет, не до седин, не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;
В романовских дубленых полушубках
Лежат в снегу – не слышны, не видны.
Играют зайцы на лесных порубках.
Луна. Мороз… И словно нет войны.
Какая тишь! Уже, наверно, поздно.
Давно, должно быть, спели петухи…
А даль чиста. А небо звёздно-звёздно.
И вкруг луны – зеленые круги.
И сердце помнит: было всё вот так же.
Бойцы – в снегу. И в эту синеву –
Не всё ль равно, Кубань иль Кандалакша*?
Их молодость им снится наяву.
Скрипят и плачут сани расписные,
Поют крещенским звоном бубенцы,
Вся – чистая, вся – звездная Россия,
Во все края – одна, во все концы…
И в эту даль, в морозы затяжные,
На волчий вой, на петушиный крик
Храпят и рвутся кони пристяжные,
И наст сечет грудастый коренник.
Прижать к себе, прикрыть полой тулупа
Ту самую, с которой – вековать,
И снежным ветром пахнущие губы
И в инее ресницы целовать.
И в час, когда доплачут, досмеются,
Договорят о счастье бубенцы,
В избу, в свою, в сосновую вернуться
И свет зажечь… В снегу лежат бойцы.
Они еще свое недолюбили.
Но – Родина, одна она, одна! –
Волнистые поляны и луна,
Леса, седые от морозной пыли,
Где волчий след метелью занесен…
Березки, словно девочки босые,
Стоят в снегу. Как сиротлив их сон!
На сотни верст кругом горит Россия.
* Город в Мурманской обл.
Декабрь 1942 г.