СОСЕДИ. 1943

Соседи! Каждый зависть вызывает.
Один двенадцать соток рожью засевает.
Другой нарежет ложек и продаст –
И тоже сыт.
А третий так горласт,
Что может, потерявши всякий стыд,
Пойти в район и так пронять кого-то,
Что этот кто-то даст ему муки,
А он её – на горб, и в путь-дорогу.
Бежит, как жеребец, дарма что без руки.
Соседи!..
А один – тот вовсе чумовой:
Всю зиму ходит с непокрытой головой,
Едва не босиком. И ничего. Здоровый.
Ест что попало. Даже и ворон.
Я как-то раз попробовал. Да так меня скрутило,
Что хлеб потом давали – я не ел
Три дня.
А на четвёртый я пошёл к нему.
Он на печи лежал. Мороз стоял в дому.
И я спросил:
– Скажи мне, Шеремета,
Как так, что ты не умер до сих пор? –
И он сказал:
– Не знаю, брат, не знаю!..
Но научить могу. Ах, мать честная!
Я б мигом натаскал тебя, сынок,
Да это всё не про тебя – ведь ты не одинок.
А я, брат, сам, как перст.
Вся жизнь моя побита.
И до того сильна в груди моей обида
Незнамо на кого,
Что вот сморозиться хотел, да, видишь, закалился.
Ел, что найду, ничем не подавился.
Души давно уж нет, а плоть не помирает,
Как ни казню её. Видать,
Тех, кто не держится за жизнь, Господь не прибирает,
Шутник... –
И он задумался глубóко.
В окно струился синих звёзд настой,
Хрипела где-то несъедобная ворона.
И так душа моя была тоскою обворована,
И так зажиточна какой-то страшной, жгучей высотой!
Два непосильных груза: да и нет –
Легли на плечи. Как же жить на свете?
Как дальше жить?!
Я встал. Очнулся Шеремета.
– Ну ладно, – он сказал. – Ты доживи до лета,
А там... –
На голом теле тлелая рубаха.
Дрожащего от холода и страха,
Он не спеша меня к калитке проводил
И долго вслед глядел.
А может быть, не вслед.
А может, выше он глядел – на тот туманный свет,
Что рассевала сквозь февраль далёкая весна,
Как неких новых жизней семена.