ИЗЯ БЛОХ

Вчера мы хоронили Изю Блоха,
В степи остался скорбный бугорок…
Хоть Изя Блох писал стихи неплохо,
Но мы шутили: «Изя, ты – не Блок!»

У комиссара мятая тетрадка
Теперь хранится в сумке полевой,
И отправлять ему её несладко
Родным солдата в город тыловой.

Мы в бой ни разу не ходили с Изей,
Ему в бою уже не побывать,
Но Изя нас на марше крепко сблизил:
Он всем давал читать свою тетрадь.

Он сам читал захлёбисто, картаво,
Нас жгли его горящие глаза,
Он, видно, сочинял не ради славы,
Он сердце нам стремился показать.

Всем взводом сочинителю внимали.
Когда же было слов не разобрать,
Мы у поэта молча вынимали
Из тонких пальцев мятую тетрадь.

Он взгляд гасил и соглашался: «Ладно!»
Не беленился и не возражал.
И Петька Зайцев – чтец незаурядный –
Невозмутимо чтенье продолжал.

И наливались гневной силой строки,
Чтец как бы говорил: «Видал миндал!»*
А Изя – бедный – мучился жестоко,
А Изя – бедный – авторски страдал.

«Не так!.. Не то!.. – его шептали губы. –
Вот эта недоделана строка…»
Но шикал взвод и вроде бы не грубо
Одергивал страдальца-чудака.

Потом, тетрадку возвратив поэту,
Советовали мы наперебой:
«Пока не поздно, попросись в газету,
Просись, покуда не вступили в бой».

А в бой мы вместе с Изей не вступили.
Ночной порой, часа примерно в три,
Наш полк в степи на марше ослепили
Развешанные фрицем «фонари».

И «мессера», наверно, до десятка,
Нас брили ужасающим огнём,
А мы лежали, пряча лица в скатках,
А что поделать? Степь да степь кругом.

Потом мы хоронили Изю Блоха,
И комиссар забрал его тетрадь.
Заметил кто-то: «Было бы неплохо
Для памяти стихи переписать».

…Идём. И фронтовою гарью дышим,
Уж линия траншей недалека.
И в поступи полка, мы это слышим,
Твердеет грозно Изина строка.

* То же, что «Видал?!» (прост., шутл.).