ПОВАР

Это было в Берлине, в майский день, в сорок пятом.
Гул торжественных месс плыл над вешней землёй.
И, обнявшись, смеялись от счастья солдаты,
И вселенский салют полыхал над Москвой.

Было людно и шумно. Ещё мы не смыли
Пыль и пепел Европы с походных сапог,
И на Унтер-ден-Линден* руины чадили,
И на Шпрее** сиренью тянул ветерок.

А по улицам дымным, сквозь говор и топот,
Сквозь стоустый, сквозь пестрый, сквозь праздничный гам
С голодухи и счастья качалась Европа,
Расходилась Европа по отчим краям.

И на людном плацу, сдвинув лихо пилотку,
На каком-то помосте, над морем людским
Возвышалась девчонка, по-воински четко
Отдавая отмашки: «На Прагу!», «На Рим!»

И, заметив трехцветный, наверно, из блузы,
Флаг, что где-то в бараке был сшит до поры,
Улыбнулась искристо: «Живее, французы!»
И махнула с помоста: «Сюда на Париж!»

…Шли какие-то тени в хламидах кургузых –
Не поймешь, кто кому там опора в пути.
Только выдохнул кто-то: «И верно, французы!..
Отощали-то как, вот те крест, не дойти!»

И с походною кухней подъехав поближе,
Взял находчивый повар солдатский черпак:
«Подходи, не боись! Далеко до Парижа –
Налетайте, ребята, задаром, за так!..»

Кто он был, этот повар, – воронежский? Вятский?
Где его в эти дни голодала родня?
«Поживее, Европа: шрапнель по-солдатски!
Подставляй котелки, пока с пылу, с огня…»

И толпилась, растерянно глядя на это,
Долговязая стайка союзных парней,
И какой-то капрал нам совал сигареты
И нахваливал повара: «Рашен – о’кей!»

Был он выбрит и весел, всё «рашен» да «рашен»,
И улыбка его белозуба была.
И гремел черпаком трое суток не спавший
Неулыбчивый повар, скребя из котла…

* Один из главных бульваров Берлина.
** Река в Германии.