Когда я рассматриваю в музеях...

Когда я рассматриваю в музеях
Картины прославленных живописцев,
Мне вспоминается фронт под Москвою
И друг из саперного батальона.

Он был, как и я, командиром взвода,
Вставал до зари, надевал фуфайку
И говорил, обжигаясь чаем,
О рвах, эскарпах и контрэскарпах*.

А до войны у себя в Смоленске
Писал он лирические пейзажи,
Поля в золотистом мареве зноя,
Луга, где купались в росе березы.

От этих пейзажей его осталась
Лишь горсточка пепла. Они сгорели
От зажигательных бомб немецких
Во время первой бомбардировки.

И горсточку пепла развеял ветер…
Но он не любил говорить об этом,
Молчал, потирая зябкие руки,
Привыкшие к кисти, а не к винтовке.

Мы были знакомы давно, лет десять.
На выставках и вечерах встречались,
Но лишь на войне, в батальоне встретясь,
По-настоящему подружились.

Завидев меня, он бежал навстречу,
Кричал, поблескивая очками:
«Смотрите, смотрите, какое утро,
Какое пиршество красок в небе!

А лес? Что ни куст – то пятно цветное,
И пестрота их не режет глаза.
На полотне лишь большой художник
Такие мазки положить сумеет…»

Я трубку раскуривал. Мне казалось,
Что в Доме искусств мы сидим, листая
Альбомы картин мастеров любимых
В тисненых кожаных переплетах.

А он продолжал: «Вот прогоним немцев,
И я непременно сюда приеду.
Хочу написать подмосковную осень
Во всем ее русском великолепье.

Мне кажется: здесь я всего вернее
Чувствую душу природы русской…»
И вдруг чертежи блиндажей и дотов
Он доставал из своей планшетки.

Я знал, что ночами в сырой землянке
При свете мерцающего огарка
Он делал их тщательно и любовно,
Словно эскизы к своей картине.

А за оврагом гремели зенитки,
Спрятанные на опушке леса,
Ревели фашистские бомбовозы
В огне воздушного загражденья,

И в тесной землянке пред ним возникали
Картины Репина и Левитана,
Которым, как и его пейзажам,
Грозили фашистские зажигалки.

Он видел – ему вручена судьба их…
И он заслонил их собой в ту осень,
А сам навсегда под Москвой остался,
Не написав своей лучшей картины.

Вот почему в тишине музеев,
В гостях у прославленных живописцев
Мне вспоминается снова и снова
Мой друг из саперного батальона.

* Рвы, эскарпы, контрэскарпы – земляные противотанковые препятствия.

1941, 1950
0.0/5 оценка (0 голосов)

Другие произведения автора

Бой шел всю ночь, а на рассвете...

Бой шел всю ночь, а на рассвете
Вступил в село наш батальон.
Спешили женщины и дети
Навстречу к нам со всех сторон.

Мы помним всё: дороги отступлений...

Мы помним всё: дороги отступлений
И те пути, что нас вели вперед.
Перед судом грядущих поколений
За каждый шаг свой мы дадим отчет.

Небо в звездах, словно полный улей...

Небо в звездах, словно полный улей,
Травы пьют медовую струю,
Может быть, в такую ночь под пулей
Суждено мне кончить жизнь мою.

Прошедшим фронт, нам день зачтется за год...

Прошедшим фронт, нам день зачтется за год,
В пыли дорог сочтется каждый след,
И корпией* на наши раны лягут
Воспоминанья юношеских лет.

Прожекторов косые лезвия...

Прожекторов косые лезвия
Ночное небо полосуют снова.
Шипя, взвилась ракета, как змея,
Из сумрака настороженно-злого.

НАВОДЧИК

Не позабыть мне ночи той короткой…
Был май. В лесу черемуха цвела.
Мы наступали, и прямой наводкой
Артиллеристы били вдоль села.

КЛЮЧ

Был сумрак ночи выстрелами вспорот,
Лизал огонь разрывы дымных туч.
С последней частью он покинул город,
Квартиру запер, уходя, на ключ.

Командир батальона читал до зари «Илиаду»...

Командир батальона читал до зари «Илиаду».
Стол дощатый скрипел, и огарок чадил восковой,
И в ночи открывалось его воспаленному взгляду
Не сраженье у Трои, а бой под любимой Москвой.

Оставить комментарий

Вы комментируете как Гость.

Яндекс.Метрика