БУХЕНВАЛЬД

Фуражку сжав, ступаю по асфальту.
Толпа густа. Но каждый – сам в себе.
Кто начертал мне на моей судьбе
Входить сейчас в ворота Бухенвальда…

Гид говорит. Но я не слышу гида.
Многоголосым криком: «Жить!» и «Жить!» –
Исходит молча каждая могила.
И этот крик ничем не заглушить.

На плиты всех, прошедших это пекло,
Кто розу, кто настурцию кладет.
А небо не очищено от пепла,
И очищенье это не придет.

Зачем я здесь? По лентам кинохроник
Уже я эти камни исходил.
Всё в жизни тленно, всё в земле схоронят.
…Для памяти не вырыто могил.

И судорогой сводятся надбровья:
Страшней крюков в расщепленном стволе
Халат врача и сток – для стока крови –
На выложенном кафелем столе.

Бараки, печи, камеры отчаянья,
И шепотом, застывшим на губах,
Гид говорит:
– А это вот – овчарня.
Овчарня для сторожевых собак.

И самым безобидным среди многих,
Невидимых для глаза лобных мест
Мне показался дом четвероногих,
Нацеленно-оскаленных существ.

Они других не обучали зверствам,
Не возводили газовых печей.
Они не доросли до изуверства
И хищности двуногих палачей.