Пускает корни лебеда.
Пускай растёт. Она права.
А мне и нынче лебеда
Не просто так – трава.

Сгинул бы у огненной черты,
Если б не окопная братва.
И держусь я этой высоты,
Если для стихов ищу слова.

На севере море туманное в штиле,
Из моря встают кенигсбергские шпили.
И здесь, от столба, где указки скрестила
Война над скрипучим дорожным настилом,

У девчонок,
Как волны залива,
Зелены озорные глаза…
И опять моё сердце заныло,

Миг единый я хотел бы молча,
родина моя, побыть с тобой.
Землю сотрясает грохот полчищ,
зарева горят во тьме ночной.

Запахло дымом горьковатым
От запаленного жнивья.
И я припомнил, как солдатом
Встречал на фронте осень я.

В Крестцах машины нагрузив мукой,
К военным хлебопёкам мы попали,
И, тёплый хлеб ломая фронтовой,
Горячим чаем губы обжигали.

Соседка щедро нагребла
Углей, спросила: «Писем нету?»
А писем не было – могла
Не бередить болячку эту.

Айдар, Айдар мой голубой!
Как мед, сладка твоя вода,
Красив зеленый берег твой.
Ты – мой Айдар, моя река…

Война. Призывы: «Родина в опасности!»,
«Вставай, страна!» И – «Родина зовёт!»
Мы знали цену этой страшной гласности –
солдатка-мать, и я, и весь народ.

Увидишь – душа содрогнется:
У перекрестка дорог –
Ромашка, подобие солнца,
Трепещущий чудо-цветок

А Родина – не во поле березы,
Не тощая картошка в чугунке,
Не первые признания и слезы,
Не домик детства на Миасс-реке

Я помню
наши страшные пожары
средь бела дня
под проливным дождём.

А может, не было войны…
И людям всё это приснилось:
Опустошённая земля,
Расстрелы и концлагеря,
Хатынь* и братские могилы?

Чуть дрогнул занавес... Темно.
Экран широкого формата
Вдруг ожил – началось кино,
Плеснув лучом из аппарата.