Я знал, что не погибну на войне,
В какую ни попал бы переделку.
Мне внучка вдруг привиделась во сне.
Она из рук в лесу кормила белку.

Нет длиннее солдатских дорог.
Нет труднее солдатских дорог.
Погляди на любую былую –
Всё окопы лежат поперек.

В зарослях сиреневых ночами
Соловей, осыпанный росой,
Пел взахлёб, разрух не замечая,
Девушке с откинутой косой.

Я помню это утро в старом Минске:
Был выходной, сияло солнце, и народ
на озеро, на праздник собирался.
И вдруг на небе – стая страшных птиц.

И гранит, и бетон, и сталь
В эту ночь мы с землей смешали.
Под ногами хрустел хрусталь,
Тряпки шелковые шуршали.

На грозных дорогах войны,
Собой заслоняя Расею,
Поднялись курганы страны:
Мамаев!...

Под Москвой грозовая осень.
Блиндажи. Укрепленья. Рвы.
Каждый в сердце бойцовском носит
Светлый образ родной Москвы.

Поехал на рыбалку генерал
И место целым штабом выбирал.
– Годится? – гаркнул он на божьи мели.
– Так точно! – офицеры возгремели.

Щеки снег иголками колет.
Как наждак, поземка шуршит.
За станцией в гудящем поле
Ни огня нигде, ни души.

Бежит, гонима бурей гнева,
чудовищная стая,
Под натиском советских армий,
как лед весенний, тая.

Война! Для всех она – война,
Да только каждому своя дорога:
Здоровый гибнет, а больной живет –
Судьбу непросто вымолить у Бога.

Случайно в мемуарах генерала
Прочел и вздрогнул: «Зайцева гора»!
Ведь наша часть ее атаковала…
Всё вспомнил я. Всё было как вчера…

Не раз ей душу больно трогали –
Мол, кто так маяться велит?
Мол, от такого проку много ли –
Чего он стоит – инвалид!

Я рад за наше поколенье!
Пусть и дойти не каждый смог,
Но враг поставлен на колени,
Как битвы праведный итог.

От гари и дыма слезятся глаза
Над русской равниной бушует гроза.
Тяжелой лавиной проносится шквал.
Железо и уголь дает нам Урал