Мы идём затихшими бульварами
После суматошнейшего дня.
– Помнишь, как мы были комиссарами? –
Спрашивает Лена у меня.

Когда он играл на гармошке губной,
Взор угасший как будто в себя обратив,
Понимал или нет – ведь немецкий мотив
Пахнет только что кончившейся войной?

Поспешают на запад вагоны,
Торопливо колёса стучат.
И девчата в защитных погонах
На сожжёные села глядят.

Золотом на мраморе впечатаны
Воинов-героев имена.
Словно бы с небес теперь звучат они,
Для того чтоб помнилась война.

Госпиталь.
Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Запеленав нас туго в одеяла

Глухая ночь глядит в окошко,
Вдали орудия гремят…
С дорожной спутницей-гармошкой
Вошел в вагон слепой солдат.

Это мы, до последней
Запыленной колонны,
Поднимали на солнце молодые глаза.
Это плоскостью неба

Сестренка милая моя,
Ты где теперь – не знаю.
Одно, о чем прослышал я, –
Схватили полицаи

На фронт ушли четыре парня,
Четыре брата фрицев бить.
А я остался в коми парме* –
И днем и ночью лес рубить.

Он к нам пришел в свой срок в Пиллау*,
Закончив ратные дела,
Еще была не бронзой слава,
А лавой огненной была.

Первый год многолетнего мира.
На столе догорала свеча.
Поспевала картошка в мундирах,
Так желанна и так горяча.

Похоронка – на скатерти,
буквы плывут, как дым.
А у матери,
а у матери...

В доме окна на южную сторону –
Виден солнца закат и восход.
Только в доме пустом и просторном
Лишь старик со старушкой живёт.

Что о войне я нового скажу?
Какую службу словом сослужу
Её ли огневому рубежу,
Её ли полевому блиндажу?

От ворот и до ворот
Шумно движется народ.
Каждый что-то покупает.
Каждый что-то продаёт.