В трамвае раскатисто-громко
Сутулились в тесном ряду
Старуха с дитём и котомкой –
Чужие, видать, в городу.

Хлеба горестные крошки
Вижу я издалека.
Подмороженной картошки
Почерневшие бока.

Меня нашли в четверг на минном поле.
В глазах разбилось небо, как стекло,
И всё, чему меня учили в школе,
В соседнюю воронку утекло.

Нынче мало дедов на селе,
В нашем детстве
Дедов было больше.
Спят они...

Неужто жил я в сорок первом?
Неужто выжил на войне?
Она и ныне бьёт по нервам
И отзывается во мне.

…Да, мы не знали
Тех военных будней…
Но сколько,
сколько...

В страну холмов, знакомую по сказкам
Об уличном бумажном фонаре,
Мы звезды мира принесли на касках
И вешний гром на танковой броне.

Победа шла по бедам,
По скорбным похоронкам,
По воинским обетам –
Грозоподобно. Громко.

Огни, огни над братскими могилами,
Сердца погибших – память грозных лет.
Им вечно оставаться негасимыми,
В их пламени – былых мечтаний свет.

Он был уже приговорён…
Плывёт по небу тихий звон,
Ещё не чувствуя свинца,
Ещё в объятьях у отца.

Письмо в три угла, в два крыла, в две страницы,
Как только что с облака белая птица
В ладони к солдату, – и кажется, он
Вот в эту минуту – дома.

За мною смерть гуляет по пятам,
Земля гудит и стонет под ногами.
А я назло всем грозам и смертям
Письмо пишу на родину стихами.

Что я помню о своём соседе?
Погляжу, бывало, из окна:
С топором, пилою дядя Федя
Во дворе маячит дотемна.

Когда сраженье стихнет понемногу,
Сквозь мирное журчанье тишины
Услышим мы, как жалуются Богу
Погибшие в последний день войны.

В углу – шинели. Сбиты, смяты.
На них огня и пуль следы.
Она их штопает средь хаты,
Но тех, с кого шинели сняты