Не в силах радость вымерить и взвесить,
Как будто город вызволен уже,
Я в адрес: «Киев, Павловская, десять» –
Строчу посланье в тесном блиндаже.

Суровый год, июльский зной,
Огонь прямой наводкой.
Идут солдаты – пеший строй –
Со скатками, в обмотках.

Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.

Память о войне во мне осталась,
И ничем её не отскрести.
Всё при мне, что в детстве мне досталось
Перевидеть и перенести.

Отгрохотала канонада,
Утих войны грозовый гром –
Мне ничего теперь не надо;
Моя мечта – мой русский дом.

Должно быть, мало витаминов,
Весенний на душе разброд.
Дела обычные закинув,
По талым водам чуть не вброд...

Но что случилось на земле?
В безлюдных сёлах кровь и пепел,
Лежат развалины во мгле,
Рыдания разносит ветер…

Рождён за десять дён до Рождества
в кинотеатре. Мать, едва жива,
не донесла кричащего еврея
до Рождества, навеки молодея.

Обыкновенный клок земли,
Здесь в нас стреляло пол-Европы.
Тут даже годы не смогли
Сровнять солдатские окопы.

Пусть буду я убит в проклятый день войны,
Пусть первым замолчу в свинцовом разговоре,
Пусть… Лишь бы никогда не заглянуло горе
В твой дом, в твои глаза, в твои девичьи сны…

День Победы, как он был от нас далёк,
Как в костре потухшем таял уголёк…
Были вёрсты, обгорелые, в пыли, –
Этот день мы приближали, как могли.

Да, было нелегко – не скрою.
Ведь жили в мире мы таком,
Где и осеннею порою
Случалось бегать босиком.

Свёкла вó поле подёргана, повыбрана,
Травы инеем подёрнуты по выгонам.
Собирались мои тётки на «страдания»,
Перед всем селом страдали, дело давнее.

Ах, что и говорить, ах, что и понимать –
ничто не и́дет вспять, ничто не провернётся –
как чёрная вода стоит на дне колодца,
и за руку тебя так нежно держит мать.

Деревня – родина в сто домов, в сто дымов,
В пятьдесят бород и седых голов,
В триста косынок и картузов,
В пятьсот пар озорных глаз...