У человечества силы столько
(Даже трудно представить – сколько),
Чтобы взорвать, уничтожить эту –
И всего-то с глобус! – планету.

Я завидую воронам,
Что глотают серый дым,
Пролетая над перроном
К деревам, совсем седым...

Не раз, не второй и не сотый
От крепости немец отбит.
Уже как пчелиные соты
Все стены, а крепость – стоит.

Ночь. В округе звенит тишина.
Под луной белоснежное поле.
Звёзд мерцанье. Стоишь у окна.
Мама, я задыхаюсь от боли.

Поставленная девичьей рукой
в последнем русском выжженном местечке,
Мне с праздничною надписью такой
На КПП запомнилась дощечка.

Тот горький день нам о беде поведал,
Боль обожгла мальчишечьи сердца,
Когда у Кольки расстреляли деда,
А у Валька повесили отца.

Вот встретились – и, как родные,
Сидим обнявшись. Ты да я.
Рисковые и молодые,
И очень давние друзья.

На исходном рубеже атаки
Нету слов «позднее» и «потом».
На исходном рубеже атаки
Ловят воздух пересохшим ртом,

У коменданта была привязанность к догам.
И был экземпляр – на голову выше всех.
Даже эсэсовцы боялись собачьего бога.
И вот этот зверь шагнул величаво на снег...

Ребята знали перед штурмом:
Атака – это не парад.
Страшней всего: «Ты-трус! Ты – шкурник!»
И выхватит ТТ комбат.

Давно закончилась жестокая война,
И заросли полынью горькой раны,
Всё меньше остаётся ветеранов,
И вместо лиц – всё чаще имена.

Стежок, стежок, снуёт игла,
Вращается катушка.
Печурка не даёт тепла,
Два на два комнатушка.

Поставь, киномеханик, ролик,
И пусть с экрана загудит
Огонь военных кинохроник
И душу властно опалит.

Суставами хрустит во мне война,
Кровавым сном мои кромсает ночи,
И взрывами внезапными грохочет,
И стонами протяжными полна.

Отец в больнице. Это всё война –
Подстерегла и руку иссушила,
И отняла его былую силу,
Которая ему ещё нужна.