Играют мальчики в войну.
Передний край, КП*, снаряды.
Ползёт мальчишка вдоль ограды…
Играют мальчики в войну.

Вот и отобрана ты у меня!..
Неопытен в древней науке,
Я бой проиграл, пораженье кляня,
Долгой и трудной разлуке.

Черёмуха у дома отцветает,
На смену ей туманится сирень,
И тишина, как странница святая,
От глаз людских бредёт который день.

Под кустом шиповника прилег
Поседевший молодой стрелок.
В громе боя, в зареве огня
Он не спал почти четыре дня.

Когда на город опускался мрак
И освещались окна в нашем доме,
У нас с тобою был условный знак:
Комочек снега ты бросал в окно мне.

Во флигельке, объятом лютой стужей,
В сорок втором, чтобы согреть сестру,
Я бросил в печку сказки братьев Гримм.
Железная печурка загудела.

– Конец войны, и ты живой?
Ну как ты жив остался?
Где всю войну ты, милый мой,
От смерти-то спасался?

Неужто жил я в сорок первом?
Неужто выжил на войне?
Она и ныне бьёт по нервам
И отзывается во мне.

Во тьме казалось: город пуст;
Из громких рупоров – ни слова,
Но неустанно бился пульс,
Знакомый, мерный, вечно новый.

Вдали блестит полоска плеса,
За ней – прибрежный косогор.
Вагон качает, и колеса
Ведут ритмичный перебор.

Меня учили люди умные:
«Чтоб не запутаться во лжи,
Всегда в лицо о том, что думаешь,
Везде и всякому скажи!».

Она каким-то чудом сохранилась,
Сменив со мною не одно жильё.
…Не позабыть, как сердце жарко билось,
Когда впервые увидал её.

Военный состав уходил на восток,
Минуя столицы и села.
По рельсам французских и польских дорог
Лежал его путь невеселый.

Всю ночь мы уходили большаком.
Горел июль.
Навстречу шла пехота.
Дымились паром мстинские* болота.

Ни складов, ни домов, ни бань…
Взрываются под бомбами вагоны.
Но мы стоим. Мы держим Котлубань
Измотанным в атаках батальоном.