Их остается меньше с каждым годом,
Уходят навсегда фронтовики.
И важно им узнать перед уходом,
Что их дороги были нелегки

О крыльях в детстве Глеб мечтал,
О звёздах алых.
Потом его кромсал металл
В окопах ржавых.

Выпала кровавая роса
на траве, обнявшей стан берёзы,
то ли неба плакали глаза,
то ли сердца раненого слёзы.

Первый дед мой, Давид Самуилович Курузбавер,
И второй дед, Василий Иванович Лукощук, –
Вам, кто мир – словно Дженнер* – от оспы тевтонской избавил,
Посвящает стихи недостойный и беглый ваш внук!

Мы идём затихшими бульварами
После суматошнейшего дня.
– Помнишь, как мы были комиссарами? –
Спрашивает Лена у меня.

Ему – солдату Сталинграда, –
Душа, признание открой.
Он все круги земного ада
Прошёл как истинный герой.

С надрывом, словно сигнал тревоги,
Завыл в порту судовой гудок…
И в памяти снова – дороги, дороги,
Тревожный прифронтовой городок.

Года пятно отмыли с дезертира,
Который «отличился» в той войне:
Он, видите ль, стоял за дело мира
И выстоял от схватки в стороне.

Я – партии сын, и Отчизна мне мать,
В бою я не буду назад отступать,
А если погибну в жестоком бою,
Скажите словами народу:

Найду?
Дождусь ли –
Слова Наивысшего,
Чтоб звуки плоть и душу обрели?

Там всё было: труд и гулянки,
И горечь недавнего зла.
И травка на нашей полянке
Шелковей и мягче была.

Там небо приблизилось к самой земле,
Там дерево в небо кидалось с обвала,
И ласточка бурю несла на крыле,
И лестница руку Днепру подавала.

Сквозь войну – день и ночь –
Проходил санитарный состав.
День и ночь, день и ночь…
И не мог от неё он уйти.

Занавешенное окно
солнце прошило тонкой ниткой…
Мы проснулись уже давно;
За окном грохотали зенитки.

С до войны
ещё
с до войны
когда всем
были довольны...