В КОНЦЕ ВОЙНЫ
Сидел солдат, плечо сутуля,
Среди деревьев и травы.
Дождинки плакали, не пули
По каске, снятой с головы.
Из угара самокруток,
Из вагонной толкотни –
Остановка на полсуток,
Вылезай и не тяни!
А перрон в дымах курчавых.
Стынут слезы и слова.
Телогрейки на девчатах –
По колена рукава.
Словно в рай попал ты заживо
Со студена ветерку, –
Парикмахерша оглаживала
Оскобленную щеку.
Без надежды и без вызова
На минуту забытье.
Просто все вот это вызрело
В одиночество ее.
Ах, глаза ее мерцали,
Синим жгли тебя огнем,
Отраженные в зерцале,
Жаль, что трещинка на нем.
Ты в сердцах пошел да торкнул
Дверь скрипучую в буфет.
Дверь-то торкнул – мало толку:
Ничего в буфете нет.
Но и ты не недотепа
Даром стынуть у стола –
За три сотенные тетка
Поллитровку отдала.
Щелкнул ножик перочинный,
Сухпаек пошел на стол.
Да к тому же есть причина,
Коль попутчика нашел.
Крепок, черт! Ладонь, как ложа.
Выпил, крякнул и – на «ты».
А видать, изведал тоже
Госпитальной маеты.
А бесед в пиру законном!..
Только жаль, бутылка вся,
И в окошке станционном
Утро, будто кисея.
И вагон качнулся нервно,
Тормоз выдавил: «Спеши-и-им…»
Парикмахерше, наверно,
Двадцать будет с небольшим.
А земля дымится ало,
Зимней зорькой зажжена,
И дружок стучит кресалом.
Всё. Поехали. Война.