Поклонился деревне
Победитель Берлина.
Небо, крыши, деревья
Приветствуют сына.

День Победы. Смертная тоска.
Как вагон, Россию отцепили…
Подменили даты и войска,
И героев павших подменили.

Четыре года – грохот канонады,
Металла лязг, сверлящий вой снарядов.
Четыре года все гудело, выло.
Вдруг тишина густая оглушила.

Три взрыва – указано в штабе, –
три взрыва – ночная тревога.
Чуть слышимый голос команд,
храп коней и бряцанье лопат.

Стиль телеграфный: «Пошёл учиться…»
Родная школа, учитель, парты,
Моих друзей закадычных лица.
Два полушария – глаза карты.

Я помню, нас готовили к параду
И дух в нас поднимали боевой.
А мы параду сами были рады
И шаг тренировали строевой.

– Помнишь, мама, колоски военные,
Редкие, на низенькой стерне,
Золотые, необыкновенные;
Поле после жатвы в сентябре?

Я – партии сын, и Отчизна мне мать,
В бою я не буду назад отступать,
А если погибну в жестоком бою,
Скажите словами народу:

Сердец не пряча под сукном шинельным,
Мы шли, отвыкшие от тишины,
Эпохою прописанные временно
На грозовой жилплощади войны.

Мы проводили в первый день отцов.
И были эти проводы суровы…
В войну мне не пришлось встречать вдовцов.
Но множились в округе вдовы… вдовы…

Мы гурьбою толпились у хлева,
Каждый – с кружечкой голубой,
И ладони с горбушками хлеба
К ней тянули наперебой.

Зашел боец в избу напиться
И цедит из ковша.
Свежа студеная водица.
Хозяйка очень хороша.

Прошло не помню сколько лет
И сколько вечеров,
А всё в душе не меркнет свет
Мальчишеских костров.

Трудоднями зачтён трудофронт.
Не до платьев и юбок – до дрожи
Кандалакшская непогодь рвёт
Одежонку из чёртовой кожи.

То, что было, доселе не сплыло.
Лихолетия фронта и тыла.
Да и в мирные времена
Сумма наших потерь страшна.