…Мы жили двое. Трудно было.
И в этом не твоя вина:
Из-за опушки леса била
Прямой наводкою война.

Взорвался фейерверк над школой
Июньской ночью выпускной,
А прадед вздрогнул, вспомнил «Фойер!»*,
И душу обожгло войной.

Меня березы не узнали.
Я снял берет.
На мне ни грима, ни вуали.
Я просто сед.

Люди мира, на минуту встаньте!
Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон –
Это раздается в Бухенвальде
Колокольный звон, колокольный звон.

Снова застит завеса дыма
Крымских высей седую даль,
Стоит биться за горы Крыма,
Погибать ради них не жаль.

У меня никого не убили – ни матери и ни брата,
Я не плакал бессонной ночью от горькой утраты.
Отчего ж тогда сердце так хочет, так жаждет расплаты?
И далекий наднёманский луг мне на это ответит

О, жизнь моя, безумная, шальная,
Куда спешишь, торопишься куда?
Пришла весна, снег на полях растаял,
Зачем уносишь в прошлые года?

Не вздрогнул я, увидев фото,
Где пушка ввысь устремлена
И где бесформенное что-то
Вокруг… Я лишь вздохнул: «Война».

Нас гармошка немецкая ссорила.
Так на ней серебрился оклад!
Мы гармошку губную мусолили,
Как детишки теперь шоколад.

В избе свежо.
Я лег, не раздеваясь,
Кроватью мне – широкая скамья.
В постели спит хозяйка молодая,
Такая ж одинокая, как я.

Я помню жатву – в хлопотах, заботах
Засушливых послевоенных лет,
Как жницы-бабы, мокрые от пота,
Косили трудный, но так нужный хлеб.

Ли-2*, мой старый друг!
Смешны твои повадки.
Тебе последний круг
Остался до посадки.

В полночь холодно, в полдень жарко,
Ветер хочет всю пыль смести.
Остается рабочий Харьков
Вехой, пройденной на пути.

Прошёл обильный дождичек.
Достал папаня ножичек.
На наборной рукоятке –
Чернью: «Логинов Егор».

В страшный час мировой этой ночи,
В страшный час беспощадной войны
Только зоркие, чистые очи
Называться глазами должны.