Он идет по крутой тропинке,
Уходящей в лесную тьму.
Каждый кустик, даже былинка
Низко кланяются ему.

Мы в двадцатые годы родились,
В тридцатые мы взрослели,
А в годы сороковые
Мы поняли,

Отец в ремнях, большой и смуглый,
домой вернулся из Берлина.
В прищуре глаз играли угли
той, огнедышащей, былины.

«Вернулись наши!» – крикнул кто-то,
И все метнулись на перрон,
Где семерых солдат пехоты
Оставил красный эшелон.

По пескам. По наплёскам.
Вдоль реки босиком
К перевозу подросток –
Из села прямиком...

Подниматься в атаку надо,
А тут этот проклятый дзот.
И солдат, сжимая гранату,
По-пластунски к нему ползет.

Вот и всё. За светлый край озерный,
Что в душе берег,
За родное небо в звездных зернах
Я навек тут лёг.

Да здесь ли шли бои когда-то?
Лежит огромная страна,
Где все спокойно в час заката,
Где в час рассвета – тишина.

Был кончен яростный и жаркий
Бой на пригорке, у реки.
На хрупких ножках маки яркие
Тянули к солнцу лепестки.

А ты кричал под бомбой «мама!»,
Когда метнулась смерть в глаза?
Когда кощунственная «рама»*
Тебя попятила назад –

Зелёная гильза. Записка.
Бумагу не тронула ржа:
«Последний из ротного списка
Ни шагу от рубежа».

Был я мал в ту пору,
Не был на войне.
Только День Победы
Помнится и мне.

Он лежал с разорванным животом
в серой, как шинелька, пыли
и хрипел обугленным ртом:
«При-стре-ли…»

Их четверо за столиком одним:
Стрелковый полк остался боевым,
Солдатский праздник отмечает он...
Так что же плачет третий батальон?

Судьбу я уже не кляну,
Не хнычу, не ною – что толку!
Отец завещал мне страну…
Страну завещал мне. И только.