Вот, перед боем это было,
Матрос, земляк мой, говорит:
– Пусть ранит, только б не убило…
Живет же зять наш, инвалид.

На каменьях блока «Ост», в неволе,
Под дождями рабства, не в бою,
Я негромко, почернев от боли,
Эту клятву Родине даю.

Я слышал крик –
от боли иль напасти,
медлительный и неподвижный крик…
Шатало судно.

…И была в огне Россия,
И пришли на помощь к ней
Сын по имени Василий,
Сын по имени Андрей.

Был холм тот мало чем приметен –
Пологий, лысый, небольшой.
Но в том далёком сорок третьем
Именовался высотой.

В углу – шинели. Сбиты, смяты.
На них огня и пуль следы.
Она их штопает средь хаты,
Но тех, с кого шинели сняты

Был с солдатом схож я мало,
был я тощим, словно тень.
И владел из арсенала
лишь пилоткой набекрень.

Снова старая рана открылась,
До рассвета я глаз не смыкал.
А как в небе заря засветилась,
На больничную койку попал.

Из всех наград особая награда –
Медаль «За оборону Ленинграда»…
Склонясь, траншеи женщина копала,
Но с голоду в ту пору не пропала.

Еще не раз салюту загреметь, –
И знаем мы, что после Таганрогских,
Дивизиям мы будем славу петь –
Полтавским, Брянским и Днепропетровским.

Он произошел давным-давно
И остался навсегда со мною.
Испытать не каждому дано
Долгое везение такое.

Мекензиевы горы, дерев пожухлых кроны,
Поют не птицы – пули да «мессеры» с небес.
Завалены, забиты металлом раскаленным,
Мекензиевы горы, кустарниковый лес.

Есть в Севастополе район. Давно
Его назвали люди Красной горкой.
От маков, что ли, всё кругом красно,
И отдаёт во рту травинкой горькой.

Кто Библию читает, кто Коран,
Но перед Днём Победы все равны.
Земной поклон, товарищ ветеран
Священной для Отечества войны.

Качаются домов притихшие громады,
Дрожит гранит на невском берегу.
Стреляют батареи Ленинграда
По лютому, заклятому врагу.