Нас было много – юных, чьи отцы
Остались под Москвой и под Берлином.
Впрягались в лямку мы, мальцы,
Зимой морозной, летом комариным.

Я в памяти своей храню доселе
То, что запечатлелось навсегда:
Морозный сумрак, голоса метели
И кровь, подернутую коркой льда.

Кем тогда ты работал? Была ли семья?
День рожденья когда твой? –
Подумала я,
Что в годину лихую...

На той войне был скоротечен
Прощанья скорбный ритуал.
Как помню, по шпаргалке речи
Комбат над гробом не читал.

Тревога военного лета.
Опять подступает к глазам
Шинельная серость рассвета,
В осколочной оспе вокзал.

Ему вручили партбилет
Перед броском-атакой.
Сержанту было сорок лет,
Он родом из Ахтарилей*.

Я не был на фронте, но был на войне.
Враг оголтелый стрелял и по мне.
Он целился, злобно оскаливши пасть,
Чтоб мне обессилеть, сломаться, упасть.

Несчастней калеки, ущербней слепца
В эпоху военного ада
Я рос на земле, не имея отца,
Дичком беспризорного сада.

Как взвыла, взвыла Русь от боли,
Как взмыла, взмыла ввысь мольба,
Как оросилось кровью поле,
Слезою – каждая изба.

Вновь рощи родимого края
Стоят предо мной, как живые, –
Орешника заросль густая,
Осинник, дубы вековые…

Партизаны, партизаны,
Белорусские сыны!
Бейте ворогов поганых,
Режьте свору окаянных

Совсем не сказочна она –
Солдат военная страда.
Она даёт постичь сполна
Смертельный смысл её труда.

Пока вечерний свет горит в моей Отчизне
И медленно плывёт багровый небосвод,
Забуду тридцать лет неповторимой жизни
И с тяжестью в душе не посмотрю вперёд.

За пядью пядь, заснеженною далью,
Где взорваны пути на Ленинград,
Мы шли вперед и закрепляли сталью
Родную землю, взятую назад.

Вывели… Грязный, молчащий, хмурый,
Страшно расстаться с поганой шкурой.
В рваной болотной чужой шинели,
Передвигается еле-еле.