Снова старая рана открылась,
До рассвета я глаз не смыкал.
А как в небе заря засветилась,
На больничную койку попал.

…А когда меня зароют,
проводив в последний путь,
крикнет птица за горою,
припадет в гнезде на грудь,

…И вдруг – все очертанья резче.
А в небе, в медленном вращенье,
Синели лучевые клещи,
С заклепкой-искрой на скрещенье.

Смеется девчонка семнадцати лет.
Смеется в землянке, приникшей к земле.
Видать, ее шуткой какой-то поддели –
Смеется девчонка в потертой шинели.

Военные поэты, вас читая,
Я думаю о зависти своей.
Дружна и многолика ваша стая.
Бескрайний снег и гарь летят с полей.

Апрель тревожил нас недаром.
Ужель пришел конец пути?
Берлин, охваченный пожаром,
Сутулит кирхи впереди.

Мороз идет в дубленом полушубке
И валенках, топча скрипучий прах.
От уголька зубами сжатой трубки
Слоистый дым запутался в усах.

Всё было – и скользко, и круто,
Всё было – и солнце, и мгла,
Но тихая эта минута
Со мною сквозь годы прошла

Была война… мы малышами были.
Нас было много, мать – на всех одна.
Тогда досыта мы поесть любили.
А где возьмёшь, когда идёт война?

А вы, мои друзья последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.
Над вашей памятью не стыть плакучей ивой,
А крикнуть на весь мир все ваши имена!

Гнула буря дерево сурово –
Вся в росе, лежит под ним земля…
Скакуна оседлываю снова
И скачу в далекие поля.

Я помню первый год от сотворенья мира.
Царапинами пуль помечена стена.
«Вороне где-то бог послал кусочек сыра…» –
учительница нам читает у окна.

«Здесь жил Пушкин». «Здесь жил Маяковский».
Мрамор славы. Бессмертья металл.
Видел мемориальные доски.
Но такую, клянусь, не видал.

На фронте мы не думали о нервах –
Война кроила землю под погост,
А из траншей бойцы в шинелях серых,
Бывало, поднимались в полный рост.

Я тоже очень люблю родину:
Малой – уют, большой – даль и ширь.
Льды закуют, ветра запоют,
Снега укроют мою Сибирь.