Внимай! Последние известья!
Весь мир об этом говорит:
В дыму берлинские предместья,
Гнездо фашистское горит!
Подумать только! Шел двадцатый век,
Казалось, мир бы должен стать мудрее,
Чем раньше был! Но вот на речке Шпрее
Под мостом объявился человек.
Нахальный, грязный, вроде босяка,
С ухватками отъявленного вора.
Он песню пел про Хорста сутенера,
Что умер на задворках кабака.
Валил в тот вечер серый мокрый снег.
Был липкий лед паршивым, как короста.
Казалось бы: пройти и плюнуть просто.
Зеваки ж, сколько ветер их не сек,
Повисли скопом на перилах моста.
Казалось, собралось их тысяч до ста.
– Смотрите! Это что за человек?
Тут девушки, оставивши бульвар,
На мост толпой крикливой набежали,
Взглянули и знакомого узнали:
– Адольф! Шикльгрубер! Ты с ночлежных нар
Под мост переселился? Что? Прогнали?
А как твое здоровьице, маляр?
Но тут одутловатую свою
Бродяга поднял морду к ротозеям:
– Э, добрых я знакомцев узнаю!
Ну, здравствуйте! Глазеете?
– Глазеем!
– Прекрасно! Рад такому дурачью!
О, ротозеи! Знаете ли вы,
Что высшая вы, избранная раса?
Вы полубоги с ног до головы!
Сначала мост от хохота затрясся,
Но хохот смолк:
– О! Вот мы каковы!
Речь босяка продлилась больше часа.
Он говорил про расы чистоту,
О том, что немцы – храбрые вояки…
Он восславлял валькирий* красоту
(И девкам тут подмигивал во мраке).
Показывал таинственные знаки.
(Еще и не того, мол, наплету!)
Вы речь его ловили на лету.
Разинув рты, внимали вы, зеваки,
Висящие, как рухлядь, на мосту!
Тут молвил кто-то: «Берегись, народ!»
Сказавших так уводят под конвоем:
Мол, коммунистам затыкайте рот!
Да, да! Их в Моабите** успокоим!
И из-под моста вылез и героем
Меж вас, зеваки, шествовал урод.
Оборвышем он был. Но кое-кто
Решил, что пригодится та скотина,
Когда б в цилиндр да в модное пальто
Принарядить собачьего бы сына:
Иная, мол, получится картина!
Вот к мосту мчит банкирское авто,
А следом генеральская машина…
– Почтеннейший! Садитесь! – Не в тюрьму,
О нет, – в дворец доставлен был мошенник.
Не волчий паспорт выдали ему –
Нет, власть и силу дали вы ему.
Такую, что не снилось никому!
А сколько денег дали! Сколько денег!
Свой бред осуществил он наяву,
И все вы подчинились без отказа
Его полубезумному приказу:
Он умирать послал вас под Москву,
В Прибалтику, на подступы к Кавказу…
В диктаторскую тогу облачен,
Он вами как желает, так и правит –
Перед собой вас на колени ставит,
Любым банкиром помыкает он,
А генералов неугодных травит!
И, плачась на превратности судьбы,
Вы поняли: не высшая вы раса,
Как он вещал, вы жалкие рабы,
Не более чем пушечное мясо.
И, извиваясь под его хлыстом
Или в снегах России цепенея,
Всё чаще вспоминаете о том,
Как он, босяк, глумился под мостом,
А вы ему внимали, ротозеи!
Он сгинет в ночь! Его сметем мы прочь!
Но, немец, спросят сын тебя и дочь,
Узрев портрет Шикльгрубера*** в музее:
– Ведь он же был животное точь-в-точь.
Как вы могли в делах ему помочь?
Чего же вы зевали, ротозеи?
* Валькирия – «выбирающая убитых» (др.-исл.), в германо-скандинавской
мифологии дева-воительница, реющая на крылатом коне над полем битвы
и подбирающая павших воинов.
** Моабит – старейшая немецкая тюрьма, находится в Берлине.
**** Шикльгрубер – так называли Гитлера: его отец Алоис носил эту фамилию
(своей матери) до 39-летнего возраста.
Из сборника «Мы придем!» (Омск, 1942)