Вот встретились – и, как родные,
Сидим обнявшись. Ты да я.
Рисковые и молодые,
И очень давние друзья.

Мой друг пришел с Синявинских болот
на краткий отдых, сразу после схватки,
еще не смыв с лица горячий пот,
не счистив грязь с пробитой плащ-палатки.

Высота врезалась в рощу клином
И жила под ветром, на дожде,
С маленьким гнездом перепелиным,
С желторотым птенчиком в гнезде.

Всю ночь мы уходили большаком.
Горел июль.
Навстречу шла пехота.
Дымились паром мстинские* болота.

Колыхнётся в душе непогода,
занедужит, застонет метель…
Мы – птенцы сорок первого года,
окружений его и потерь.

Когда был ранен, сердце больно сжалось
Не оттого лишь, что так резко вдруг
В него вонзилось огненное жало,
И потемнело сразу всё вокруг.

Весь под ногами шар земной.
Живу. Дышу. Пою.
Но в памяти всегда со мной
погибшие в бою.

Я помню пламенную ругань
Освободителей-солдат.
Но ею не был я испуган –
Её ступенчатый каскад...

Пластинок хриплый крик
И радиовещанье,
И непрочтенных книг
Надменное молчанье

Между двух задумавшихся клёнов,
Где на нитке солнца шмель дрожит,
Груда ржавых боевых патронов
Мёртвым муравейником лежит.

Мать понимает мир как дом,
Где скоро кончатся разлады,
Но страшен ей железный гром
Военных фильмов и парадов.

Нам время не даром даётся.
Мы трудно и гордо живём.
И слово трудом достаётся,
И слава добыта трудом.

…Идут ночами
Маршевые роты:
Я из окна
Увидел их, живых.

Ты ложишься непривычно рано.
Прихожу, а комната темна.
Верно, спишь – я спрашивать не стану.
Света нет. И печка холодна.

Я видел много раз в боях,
Как смерть друзей моих косила.
Сыновний принимая прах,
Навзрыд Россия голосила.