Послевоенные базары,
Где тары-бары-растабары
Велись успешнее, чем торг:
Фуфайки, кепки, портсигары...

Ночь над нами. Метель и ночь.
И сечет по землянке снег:
Чуть задремлешь, и сон – прочь,
И опять не сомкнешь век

Начинается ростепель марта,
И скворец запевает – он жив…
Ты лежишь под гвардейским штандартом,
Утомленные руки сложив.

В тот самый длинный день, в день ущемленья ночи
Увёртливая тьма готовила реванш.
Был верховод её в своих расчётах точен,
Он всё предусмотрел, как извести славян.

С мальчишками дралась я во дворе
И не боялась, что придёт расплата:
Известно было местной детворе –
Есть у меня два сильных старших брата.

Над черным носом нашей субмарины
Взошла Венера – странная звезда.
От женских ласк отвыкшие мужчины,
Как женщину, мы ждем ее сюда.

Смертельно раненный, без сил,
приплыл с той стороны Баксана.
Он многим жизнь укоротил
из неприятельского стана.

Вчера, от жары багровея,
Над топью курляндских болот
Метала огонь батарея,
Полки провожая вперед.

Немецкими танками смяты посевы,
Свинцовая хлещет пурга.
Но грозное пламя народного гнева
Бушует в тылу у врага.

Клонятся седые ивы
В шорохе листвы,
Песня плачет сиротливо
О сынах Литвы.

Пусть немало забыл я,
Не забудется мне:
Чуть отросшие крылья –
Опалил на войне.

Наверняка в немецких сводках,
Где торопились победить,
О гибели подводной лодки
Уже успели сообщить…

Зенитным скошенный снарядом,
По-лягушачьи, на живот,
На луг с деревней нашей рядом
Упал немецкий самолёт.

Не знаю я, что будет на земле,
Когда вперед я кинусь росным лугом –
Нахмурится она в безлунной мгле
Иль задымится первый свет над Бугом.

Жгли костры, пахло гарью.
Над рекою струился туман.
Шла по берегу Марья,
Рядом с нею – Иван.