Бегу двором. В войну играю.
На прутике скачу верхом.
Ворон растрёпанная стая,
Как пепел, падает на холм.

А за домом моим благодать, благодать.
Там просторное поле – краёв не видать!
То-то с хлебушком будем – накормим страну,
А коль будет, то сдюжим любую войну.

Жил-был когда-то здесь поэт.
Ты знаешь, друг мой, как поэта звали?
Здесь, под сосной, я сплю, встаю чем свет,
Ноги моей на травах виден след

До сих пор в груди печаль не тает
Ледышкóм тяжёлого свинца.
Даже ветер на земле не знает,
Где могила моего отца.

Лейтенант Ступко не лукавил:
– Может, руки, – шумел, – воздеть? –
Вопрошая: – Апостол Павел,
Где мне правду искать? Ответь.

Ни апельсинами, ни мятою
Машинный запах не стереть.
Я помню руки узловатые
И пальцы без фаланг на треть.

Мир затемнив от края до края,
В нашу отчизну ворвался враг.
Там, где прошел он, землю терзая, –
Трупы, могилы, пепел и прах.

Под Москвою синь и стынь.
Ветер стонет в рощах.
Вьюга белые холсты
В прорубях полощет.

В двухсветных залах Русского музея
Я с необычной жадностью глядел
На воплощенье красок Зюйдерзее,
На паруса испанских каравелл.

Как по рельсам стучат поезда!
Сына в армию утром забрали...
И за спину закралась беда.
Столько месяцев скрытой печали.

Мы папу не видели
Очень давно,
С тех пор
Как на улицах
Стало темно…

Ты ждешь, Лизавета,
От друга привета,
Ты не спишь до рассвета,
Все грустишь обо мне.

Величие забытых –
В кладбищенских разбитых плитах,
В окопах ржавых на краю болот,
В несытой теми океанских вод...

В наши классы девчонок тогда не пускали,
Наша школа тогда называлась – «мужская».
Мы, наверно, грубее сегодняшних были,
Мы, наверно, больнее друг друга лупили...

Что на могиле мне твоей сказать?
Что не имел ты права умирать?
Оставил нас одних на целом свете,
Взгляни на мать – она сплошной рубец.