На ветхой завалинке
С деревянным ружьём за спиной
Я сижу,
Белобрысый и маленький...

Мы не были на той войне.
послевоенные мальчишки,
о ней мы знаем понаслышке,
не к нам она пришла во сне.

Это было в Берлине, в майский день, в сорок пятом.
Гул торжественных месс плыл над вешней землёй.
И, обнявшись, смеялись от счастья солдаты,
И вселенский салют полыхал над Москвой.

День Победы.
Разводы тумана.
Мелкий дождь.
Барабаны вдали.

Я запомнил осень сорок первого:
Взрывы бомб, кочевья, плач без слез.
Боевую выучку и нервы
Проверять курсантам привелось.

В мешковатых форменных
байковых халатах –
грозной Красной Армии
старые солдаты.

Отошли бои… И на пригорке,
где мой брат в сражении уснул,
в праздничной зелёной гимнастёрке
тополь встал в почётный караул.

Дело будто простое – улечься в кровать
И уснуть до утра беззаботно.
Нет, его эта ночь будет минами рвать
И окутывать жижей болотной.

Речей и слов не надо броских,
Ты просто молча здесь постой…
Не всем лежать у стен Кремлёвских,
Но всем лежать в земле сырой.

Как во сне золотом –
День былой, не забытый,
Деревенский наш дом,
Погорельцам открытый.

Июньский день, до одури прогретый.
Прифронтового леса полоса.
Беспечно воспевающие лето,
Нас окружали птичьи голоса.

Шипром,
табаком,
сапожным кремом
Ветер детства дальнего пропах.

Едва приподнимутся флаги
Над ровною гладью залива
И дрогнут в зеленых глубинах
Прожорливых рыб плавники,

Как оживляешься,
когда вспоминаешь
(и через столько лет)
румынок или, там, славянок.

Леса обугленные, земли обожженные,
Простите мне, что в скорбный час
Я не оплакиваю вас.
А раньше было: в поле васильки