БАЛЛАДА О СМИРЕНИИ
В самовязаных шапчонках,
В болоньевых куртках
У подъезда сидят
Маривановна с Шуркой...
Осколок не крупнее чечевицы
Ему надбровье наискось просёк,
Он кровь смахнул трёхпалой рукавицей,
Дружку мигнул: – Царапнуло, Васёк!
Уже и рубчик тонкий от металла
В цыганской брови сгинул, как в траве,
Но день за днём пекло и нарастало
Мучительное пламя в голове.
Врач осмотрел чуть розовую ризку
Невнятной раны: – Будешь как живой! –
И взял с солдата строгую расписку,
Мол, не за-ради… чтоб… с передовой?
Хрустела кость, и, выпитый заране,
Солдатский спирт себя не означал…
А он кричал: – Родимушка! Маманя!
Нет спасу! Умираю! – он кричал.
Но вынес муку без анестезии,
В свой срок пришёл к родимому двору
И долго звал жену Анастасией,
Как звали госпитальную сестру.
А мама, хоть и плакала немало,
Но утешалась: юбочник, да жив!
И в бровь его легонько целовала,
Осколок за божницу схоронив.