По земле, опаленной фронтами,
Трубит ветер – веселый горнист.
Вот из почки в апрельское пламя
Озорной прорывается лист.

Под ясным небом за Наро-Фоминском
Стоят в октябрьском зареве леса…
Прихлынула к подножью обелиска
Цветов осенних поздняя краса.

Я был один в растерзанном гнездовье…
Там, проклиная первые бои,
Над выжженными гнёздами по-вдовьи
Заламывали крылья соловьи.

Глядел я с верным другом Васькой,
укутан в тёплый тётин шарф,
и на фокстроты, и на вальсы,
глазок в окошке продышав.

Не ведает сердце покоя! –
Набатны слова о войне.
Отца представляли к Герою –
Он как-то обмолвился мне…

Жизнь у разведчика,
Как, впрочем, у всех,
Одна лишь…
Но прежде

Я уеду, как приехал, –
тихий, строгий, неспокойный.
Мама спросит через месяц:
– Он уехал, твой знакомый?

Вот голос – крик сладчайшей муки.
Что может сердцу быть нужней,
Чем петушиной песни звуки
На первой линии траншей?

Посредине двадцатого века,
После самой кровавой войны,
Я родился в семье человека,
Разделившего участь страны.

В день празднества, в час майского дождя,
в миг соловьиных просьб и повелений,
когда давно уж выросло дитя,
рождённое порой послевоенной,

Едва на фото гляну – стужа
Вновь кажет злобный норов свой:
Она пронизывает тут же
Меня насквозь и с головой.

Три дня метелица мела,
Все тропы замело,
Три дня не выйти из села
И ни войти в село.

Под Клином пал Иван Крестьянцев.
Вот крест – фамилия его.
Он был мальчишкой-новобранцем.
О нём не знаю ничего...

Молчала ночь. Под тяжестью листвы
Деревья колыхались как живые,
И в шелковистом бархате травы
Всю ночь купались звезды фронтовые.

Прожили двадцать лет.
Но за год войны
Мы видели кровь
И видели смерть –