Здесь русская женщина в платьице тонком,
Ей дождик и снег нипочём.
Почти Богородица, но не с ребёнком,
А с поднятым в небо мечом.

Сорок третий. Ноябрьская ночь под Курском.
Над воронками стылый туман курится.
Немцы слышат шорох в окопе русском,
Наши слышат шёпот в траншее фрица.

Мы выбрали цветущую полянку,
Бестрепетно решив её судьбу,
И вырыли приличную землянку,
И вывели над клевером трубу.

Я плыву на рыбацком челне,
Холодна вода, зелена…
вы давно лежите на дне,
отзовитесь, хлопцы, со дна!

Июльский дождь накрапывает редко.
Тепло и сыро. Ни луны, ни звезд.
Нас семь бойцов отправилось в разведку,
Восьмой – на правый берег перевез.

Твой портрет глядит на нас из рамы:
Ясный взгляд и смуглое лицо.
А давно ль ты спрашивал о маме?
Вот оно, родное письмецо…

Страна родимая – Россия!
Цветами убранный шатер.
Неописуемо красивый
Полей и рек твоих простор.

Вокзал, и поезд без огней пыхтит,
Траншею роют, и стучит кирка.
Как близко смерть! Свет Млечного Пути
Так нежно льется к нам издалека…

Сквозь пули, шрапнели и грозы
Отец улыбается мне.
Расправили листья берёзы,
Трава зелена на земле.

Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.

Принесу, войдя не постучав,
Запах дыма, горький привкус пота.
Скинешь ватник с хрупкого плеча:
Покрасивей быть тебе охота.

Снова крик часового: «Воздух!» –
Деловитый, усталый крик.
Кто-то вяло взглянул на звезды
И опять головой поник.

От бульвара Тверского
до бульвара Цветного
повторяю всё это
снова, снова и снова.

Осень! Простор золоченый без имени,
Ветер с полей на землянку мне выменяй.
Тучи развей, в небе высвети звездочки,
Хоть до утра не мочи мои косточки.

Прикрыв мальца своею кацавейкой,
пока он спал, хмелея от тепла,
задумчивая старая еврейка
от голода под утро умерла.