Зажёгся сигнал отправленья,
в вагоне толпится народ.
Как тягостно в эти мгновенья
трамвай тебе двинуть вперёд!

Прости, не знаю, как тебя зовут,
Мой друг далекий, раненый боец.
Пишу тебе от множества сердец,
Что в лад с тобою бьются и живут.

И будни как праздники были.
Заводы – гудками будили.
И мальчики нашей страны
В отцовых пилотках ходили

Шумят под Можайском дремучие ели,
И сосны шумят, потерявшие сон.
Четыре недели, четыре недели
Сражается насмерть в лесу батальон.

В час, когда присягу принимаешь,
Не забудь с волненьем оглянуть
Всю страну от края и до края,
Весь ее многовековый путь

Светло от ярких глаз ребят
Под сводами амбара:
Три класса перьями скрипят
На трёх скамейках старых.

Комок подкатывает к горлу.
В глухом тылу я помню цех.
Я уставал, ломались свёрла,
И не давался мне успех.

– Кто этот дядя в гимнастёрке? –
У мамы спрашивала я. –
Быть может, это Вася Тёркин
С портрета смотрит на меня…

В час, когда пехотинцы уснули,
Мне приснилось в тот час на войне,
Что идёшь ты сквозь ветер и пули
И находишь дорогу ко мне.

Все, что мне велят, отлично делаю.
Тут ни страх, ни совесть ни при чем.
Родину, декабрьскую, белую,
Подпираю раненым плечом.

А я родился – всем смертям назло –
В тот самый страшный первый год военный.
И хоть с рожденьем мне не повезло,
Я выжил, рос, пацан обыкновенный,

Белой ночью на Ладоге плачут кукушки
Да звенят по кустам комары…
Поутру распахнут свои ставни избушки,
Поутру застучат топоры.

Ты хоть что про режим говори,
Но порой не поешь за делами.
Лезу в шкаф поискать сухари –
Словно в детство вернулся я к маме.

Три десятка немецких слов,
Пять гранат, пистолет и рация,
И пошел лейтенант Белов
На задание в оккупацию.

Нас хоронят без почестей, без ритуала.
Похоронок не пишут и в гроб не кладут.
Хоть одна бы над пленным душа зарыдала!
Синий труп безымянный раздет и разут.