Лес раскололся тяжело,
Седой и хмурый.
Под каждым деревом жерло
Дышало бурей…

Он полз вперед совсем по-черепашьи,
Нащупывая пушкой наш заслон.
Ревели под приплюснутою башней
Полсотни тонн брони, налитой злом.

Мы в те дни поднимались болезненно-рано;
Подходили к окну… отходили, сердясь.
Над пустыми полями бродили туманы,
На дорогах рыжела заклеклая грязь.

Вот и сбылось: лицом к рассвету,
К родному дому, налегке
Я победителем приеду
В привычном нам товарняке.

Везло: до самого Берлина
Он шёл в передовых цепях
И – ни царапины единой,
А гимнастёрка в орденах.

Я шел до фашистского чума – Рейхстага
В ночах и средь белого дня,
И смерть неотступная шаг за шагом
Выслеживала меня.

Продвигаемся вперед
Медленно вдоль поймы.
И осталось на весь взвод
Сорок две обоймы.

Я о войне рассказами напичкан,
Из уст чужих узнал о ней сполна,
А сам я помню
Лишь одну страничку...

В письмах – боль, что обжигает сердце.
Эта боль диктует вновь и вновь
Мне слова: «Любимая, надейся,
Что всесильна на земле любовь!

Сидит, прядет старушка
И доброй вести ждет
О том, что смолкли пушки
И сын на днях придет.

Не верьте, что убиты мы, пока
в приказе нет параграфа о смерти.
Мы в ад спустились через облака,
а в том аду есть ангелы и черти.

Ветер улетает на восток,
Унося берёзовый листок.
И слеза стекает по стволу,
И летит звезда в ночную мглу...

Всевышнему шесть дней едва хватило
На сотворенье мира… без тротила.
У нас была взрывчатка. нам тротил
Срок сотворенья сильно сократил.

Во дворе возле старой котельной –
Два бойца сорок пятой отдельной:
У бойца симпатичного Тони
Лишь по звёздочке есть на погоне...

Тихий снег над грохочущим миром
Продолжает идти, как тогда,
Когда Бог онемел над клавиром
И катилась под траки звезда.