…Не вовремя. …Под утро
Пришел огонь, коснулся мирных крыш.
И все-таки я знаю – как ни трудно,
О Родина моя, ты устоишь… Ты победишь!..

Нас атака ждала ночная,
А пока, дожидаясь тьмы,
Затянули, с чего – не знаю,
Невоенную песню мы.

Эх, тётка непутёвая, что говорить,
Научилась на фронте пить да курить.
Укоряли – не замужем, так родила,
И столичную пыль отрясла, в чём была.

Эх, паши, паши!..
Разруха, голод
не минует Красного Борка.
Бродит похоронок горький солод,
затирает Сухоны** бока.

Гудок паровоза подобится стону,
Всё дальше и дальше плывёт над тайгой,
А мама моя всё бежит по перрону,
Хотя пятый месяц беременна мной.

По вечерам у нас играют и поют,
А я и не пою, и не играю –
Я молодость свою припоминаю
И песни, что давно уж не поют.

Усы пригладил. В руки взял костыль.
На площадь вышел, к обелиску прямо.
Вздохнул всей грудью и на миг застыл:
Глядите, мол, на ордена и шрамы.

На этой зелёной земле
От памяти некуда деться…
Военное горькое детство
В тревожно притихшем селе.

И что ни полдень, то сильнее
Разрывов гром над головой…
А немцы лезли все смелее,
Но нам нельзя в открытый бой.

Да, в десять лет мы были дети, но –
Жёсткий, в горьких складках рот.
Я жил на Волге в сорок третьем,
Бежал не с фронта, а на фронт.

В деревеньке старинной,
По-сибирски былинной,
За рекой Ангарой
Жил да был мой герой.

Ешь, коза, листья берёзовые,
наша ты кормилица,
наша ты поилица,
спаси мою сестру Капку.

В зеленя – щекой небритой,
Весь в мазуте и в пыли,
Крепко спал он, как убитый,
На груди своей земли.

Для него не забрезжит рассвет,
Солнце ласковым взглядом его не окинет
И не скажет сосед, подавая кисет:
– Закури, Евдокимыч!

Смеялись, плача. Плакали, смеясь.
По всей земле. От моря и до моря.
Из рупоров симфония неслась,
С гармошками заливистыми споря.