Я опять как будто тот ребёнок,
У которого и санки, и коньки…
Как летели мы с высоких снежных горок –
Беззаботны, веселы, легки…

Был сорок третий год. Шло третье лето
Войны, когда в сибирское село
Приехал скульптор и двухтомник Фета
Привёз, не показалось тяжело.

И только бы девчонке стать красивой –
В окопы оступилась тишина!
И пушки, сплюнув смазку, пробасили:
А вот на красоту вам, вот война!

Без отдачи, процентов, доплат
Труд мужской занимала
У вчерашних усталых солдат.
Разве фронта им мало?

Кому не драла рот сухая ложка?..
С добром и лаской был и я в разлуке;
И чтоб не плакал я, свою гармошку
Мне подарил гвардеец однорукий.

В краю непроходящей сырости,
где репу с редькою едят,
мне одного хотелось – вырасти
и – прочь, куда глаза глядят.

У костра пехотного полка
Грелась и дымила вся Россия.
– Нет ли среди вас, друзья, – спросил я, –
С лужским самосадом земляка? –

Пройдут года. Погода золотая
Счастливым светом землю озарит,
И где-нибудь – в предгориях Алтая,
Иль там, где ночью соловей царит

«Здесь жил Пушкин». «Здесь жил Маяковский».
Мрамор славы. Бессмертья металл.
Видел мемориальные доски.
Но такую, клянусь, не видал.

С плацдарма слышен гул орудий.
Там подкрепленья ждут полки.
А здесь, у Одера-реки,
К мосту стянулись танки, люди,
Повозки и грузовики.

Со мной ты не расплатишься, война.
Со мною ты ещё не расплатилась,
Ничто не отболело, не простилось,
Ничьи не позабыты имена.

Закат догорает багровым свеченьем,
снаряды сверлят высоту.
В глубоких траншеях, на крае переднем
солдаты стоят на посту.

В отцовских снах тяжёлых
Усиливался бред.
Он близких звал, которых
Давно на свете нет.

Пусть счет моих годов
необратимый
течет во мне,
течет неотвратимо.

Расцветала на подоконнике
Зря осмеянная герань,
На войну уходили конники:
– Ну куда ты в такую рань?