Забудет город про свои лишенья,
Оправятся разбитые дома.
Вот этот мост был некогда мишенью,
Над площадью господствовала тьма.

Наплывает утренняя месса…
Словно подчиняются, звуча,
Голоса разбуженного леса
Дирижёрской палочке луча.

Кто дал названье это,
В сознанье чьем всплыло?
Живет на белом свете
Солдатское село.

Коль погубят род невзгоды,
Говорят, что дым угас.
Посему лихие годы
Вспоминаю каждый раз.

С пьедесталов стволами в небо
Смотрят славные пушки и танки…
Я бы вымахал памятник Хлебу,
Нашей русской ржаной буханке.

Село будили властные приклады,
Овчарок лай. Свирепые пинки.
На станции седьмые сутки кряду
Людей шатали грузные мешки.

Там, в Берлине, когда уезжал,
Подарила товарищу рота
С тёмной надписью светлый кинжал.
«С нами бог!» – перевёл ему кто-то.

Подымите заздравные чаши, друзья!
Он родился уже, он идет, –
За него и непьющим не выпить нельзя –
Сорок третий сверкающий год!

Сестра разыскивала брата,
А брат разыскивал сестру…
Он помнил, как огонь встал рядом,
Она – как тишь вдруг на версту.

Я рифмовал в четвёртом, в школе,
Но слов припомнить не могу.
Мой первый стих родился в поле
На окровавленном снегу.

Здесь было два села, и оба
Враг сжег дотла. Они пусты.
Лишь печки русские в сугробах
Стоят, раскрыв по-рыбьи рты.

Возле хаты твоей сосновой –
В серых скатках, в ремнях солдаты.
Повстречай ты их добрым словом
И попотчуй их, чем богата.

и в ряд стоим – спиной друг к другу:
проталкиваем
передних в лавку:
вода и кровь от матерей

Вдали от стен московских – как воздуха глоток –
Среди лесов мордовских – уездный городок.
Здесь, в бабушкином доме, ещё и мал и хил,
Как в золотой соломе, я поначалу жил.