На печке и на стенах лед.
Молчит все время репродуктор.
Блокада. Сорок первый год.
Сегодня выдача продуктов.

Сейчас это даже красиво:
Скалы, прибой, маяк…
А мы наступали с пролива
В промозглый ревущий мрак.

Лампочка из гильзы от снаряда
Засветилась. Хата. Ночь темна.
Я читал стихи, а в балке рядом
Били пулеметы. Шла война.

Мой отец награждён и прощён,
водку пьёт и не плачется он.
И дорогой железной, прямой
возвращается в Крым как герой.

Смерть и меня держала на прицеле.
И голод грыз углы в моём дому.
Глотку любви давно я понял цену
И стал до жизни жаден потому.

Играет гармонист на старенькой тальянке
У станции метро на мартовском ветру.
Звучит старинный марш «Прощание славянки»,
И слушает народ нехитрую игру.

Врачи всю ночь, как ангелы-хранители,
Стояли над солдатом не дыша.
И, будто плёнка в старом проявителе,
Он к жизни возвращался не спеша.

Он упал за черною воронкой –
Смерть, каких немало на войне.
Будет плакать мать над похоронкой
В многотрудной русской стороне.

От гор Кавказских до Карпатских гор
Мы шли с боями, думая о чуде.
Мы пронесли победный разговор
Горячих и разгневанных орудий.

Где-то в братских могилах великой войны
Наши детские игры погребены.
Безмятежные сны… Безмятежные дни…
Мы в двенадцать забыли, какие они.

Руку друга буду пожимать –
Сверстника культя в шрамах…
Палата «минёров» из всех палат
Одна марганцовкой и порохом пахнет.

От боли скрочившись, деревья
Со стоном падали ничком.
Земля ходила ходуном,
И слизывал огонь деревню.

И что ни полдень, то сильнее
Разрывов гром над головой…
А немцы лезли все смелее,
Но нам нельзя в открытый бой.

– Вы куда плывёте, дядя Сеня?
– Спи, малыш, идём на юго-север,
В самую чудесную страну.
– Разве в мире есть такие страны?

Не всех война в могилы уложила,
Ведь кое-кто, как я, в бинтах пришел домой.
Пока во мне кипит хоть капля силы –
Я памяти бессменный часовой.